Лайош Мештерхази - Свидетельство

Несколько дней спустя, когда г-жа Шоош принесла в комитет план первомайских украшений и доложила, сколько людей и кто именно примет участие в демонстрации, Саларди был уже более щедр на похвалу: «Ничего не скажешь, двадцать второй квартал у нас в районе лучший! Вы прямо молодец!» И г-жа Шоош несколько дней ходила, упиваясь этими словами, как наградой.

Двадцать седьмого апреля в прибранной женской гимназии собрались председатели домовых комитетов. Совещание прошло необычно торжественно, совсем не так, как проходили их еженедельные совещания. Стол покрыли кумачом, принесли два флага — красный и трехцветный национальный. За столом сидели председатель районного управления и представители всех партий. С докладом выступил Саларди. Это было последнее большое агитационное мероприятие перед 1 Мая и ударным воскресником. Г-жа Шоош слушала оратора, но за расписанными по дням и часам планами и мероприятиями она видела не темпы, не тоненькие ниточки взаимосвязанности отдельных участков политического механизма, но, сама того не подозревая, угадывала более общие и вместе с тем более органические связи. И, слушая Ласло, она думала: «Вот говорит человек, умеющий это делать очень искренне и очень вдохновенно. Все, что он говорит, очень легко понять, и с ним трудно не соглашаться».

— Если мы не поможем себе сами, то господь бог нам не поможет, — говорил между тем Ласло. — Жить нам сейчас трудно. Вопрос стоит так: сдаться, бежать отсюда или выстоять, победить трудности. Тысячи полезных идей нужны нам, чтобы помочь самим себе, помочь друг другу. Над нашими головами протекает кровля, а черепицы у нас нет! Но одно из предприятий района уже начало производить толь, давайте же будем крыть толем. Много черепицы разбросано на улицах, кое-где осталась она на крышах необитаемых, разрушенных домов. Дома эти «чужие», хозяйские. Но мы не можем сейчас играть по правилам «нормального» времени. Речь идет о нашей жизни, о нашем с вами здоровье… Ударный воскресник — дело добровольное. Но те, в ком жив патриотизм, чувство ответственности за общее дело, придут. Мы должны сейчас показать людям: манна с неба нам не упадет, но общими усилиями мы можем постоять за нашу жизнь…

После совещания Саларди отошел в угол и долго разговаривал с каким-то худощавым, пожилым человеком. Г-жа Шоош подметила: лицо у него озабоченное, усталое. Да и весь он был озабоченный, усталый и немного грустный, в помятом, с обтрепавшимися рукавами костюме. При одном взгляде на него г-жа Шоош ощутила одновременно и желание расплакаться, и какую-то волну тепла в груди. Тот, кто казался ей таким сильным, таким особенным, — оказывается, простой смертный и к тому же печальный человек. Надо действовать! — решила г-жа Шоош, осознавая свое сладкое, волнующее призвание.

Под предлогом сбора жильцов на собрание она побывала на квартире у Ласло, когда его не было дома. При виде кое-как заколоченных неоструганными досками окон, неприбранной и не слишком чистой постели, скрипучей солдатской койки и вообще всей этой жалкой, бездомной нищеты она едва удержалась, чтобы не расплакаться. И эти соседи по квартире: крикливые, неприятные люди. Они даже понятия не имели, что под одной крышей с ними живет — и как он только может здесь жить? — руководитель их же района! Не знали, когда он бывает дома, что ест! Стоят, пожимают плечами… Ванной пользоваться невозможно. Новые жильцы — поскольку дымоход у них завалился — вывели трубу своей печки просто в ванную. Дальше дым клубами валил через выходившее из ванной во внутренний двор маленькое оконце, а ванная превратилась в своего рода коптильню; холодная сажа садилась на все толстым, жирным слоем Что за люди, как же так можно жить! А он-то, он-то, бедняжка! О, господи… Тайком она прибрала комнату Ласло, а на ударный воскресник принесла с собой обед на двоих, — знала, что перед ее рулетом с маком не устоять никому.

Может быть, Ласло и пришлось бы по душе все это внимание, не будь во взгляде, в улыбке г-жи Шоош чего-то такого, от чего он инстинктивно шарахался, как от огня. Это «что-то», между прочим, заметили и Андришко и особенно глазастая Жужа и начали подтрунивать над Ласло.

Поговаривали, что «сочувствующих», отличившихся в предмайской работе, будут принимать в партию. Сечи уже просматривал, отбирал наиболее подходящие заявления о приеме. Похоже было, что количество членов партии в районе к маю достигнет сотни, а может, и перевалит за нее. В одной только типографии, где раньше членами коммунистической партии были Пал Хорват и еще несколько молодых рабочих, организация выросла теперь до сорока человек — в основном за счет женщин: упаковщиц, подсобниц. Вступали в партию рабочие и с других предприятий. На толевом заводе, например, даже хозяин подал заявление. Завод получал заказы от компартии, вот он и счел своим долгом вступить. Его приняли: заводик был крохотным, с полутора десятками рабочих. Хозяин, в прошлом сам рабочий, всю войну оставался в профсоюзе и работал в цеху вместе со всеми. Человек он был ловкий, хитрый. Очутись он в других условиях, через десять лет превратил бы свой заводишко во вполне серьезное предприятие. Сейчас же и он решил стать коммунистом.

Подал заявление и некий Сентгали, бородатый учитель из мужской гимназии. Борода отросла у него за время осады, но после Освобождения он не только не сбрил ее, но и особенно стал ее холить, обнаружив однажды, что эта борода делает его похожим на Маркса. Сам по себе Сентгали был неплохим человеком, но Сечи, едва заслышав голос новоявленного Маркса, спешил спастись через бывшую ванную, предоставляя разговаривать с ним Саларди или Поллаку. Дело в том, что бородач написал текст к оратории какого-то своего родственника и теперь донимал всех бесконечными рассуждениями о том, как хорошо было бы исполнить эту «Победную ораторию» где-нибудь на площади, под открытым небом. «Разумеется, строго в партийных интересах».

Подал заявление в партию и доктор Тегзе — худой, охромевший за время осады молодой человек. Он был теперь старшим квартала. А однажды в комитет прибежала взволнованная Гизи Шоош и заявила: ей нужен Саларди, только Саларди! Она искала Ласло целый день напролет — желая из рук в руки и только ему передать то, что могла бы передать любому другому члену комитета, — заявление о приеме в партию.

Накануне ударного воскресника в каждом доме она провела собрание жильцов, где буквально слово в слово повторила речь Ласло, переняв все: его интонацию, жесты. А после собрания отводила кого-нибудь из жильцов в угол и с усталым, озабоченным видом беседовала с ним.

А у Ласло Саларди и в самом деле было дурное настроение в то утро, когда он проводил совещание старших кварталов. В последние дни, несмотря на достигнутое, стали возникать препятствия и довольно подозрительные трудности.