Лайош Мештерхази - Свидетельство

Шляпа была красивая, темно-коричневая, из мягкого фетра, только еще не обмялась и потому неестественно топорщилась на голове. К тому же Сечи не решался ни примять ее сверху, ни загнуть поля спереди, и она торчала на голове торжественно, словно корона. «Только что не золотая, а фетровая, — подумал Ласло. — Гражданин-король!.. Луи-Филипп Сечи», — и Саларди едва не рассмеялся.

Сечи несколько раз хлопнул себя по голове и только тогда вспомнил, что на нем шляпа. Выпрямил, поправил аккуратно, словно корону, и сдвинул на лоб.

— Пройди вдоль колонны, — сказал он Саларди, — и всех стариков, кого увидишь, отправь по домам. Я ведь и сам уже поглядывал — что, думаю, за черт?.. А с угрозами мы потом разберемся. Вместе с Андришко…

Ласло заспешил вдоль колонны, сзывая ответственных. Со всех сторон к нему повалили старики, хромые, горбуны, матери с детишками, и Ласло едва успевал говорить им всем: идите по домам, ничего вам за это не будет!.. Когда он вернулся, Сечи уже отчитывал Жужу Вадас. Рядом с ним стоял Андришко и, словно личный телохранитель Жужи, — Поллак.

— Тебе известно, — допытывался Сечи, — какие слухи распространяли твои ребята? Мол, кто не выйдет на демонстрацию, того, как реакционера, упекут в лагерь?

Жужа, красная как рак, возмущенно протестовала:

— Не знаю, не могли они говорить такое. Может быть, не опровергали, но и не говорили…

— А почему не опровергали? Чтобы реакционная пропаганда дальше распространялась? Тогда это не агитация, а провокация.

Кусая от гнева губы, Жужа спросила:

— А тебе известно, какую агитацию применяет противник? Оставайтесь, мол, лучше все дома: солдаты получили на Первое мая право свободного грабежа в Будапеште!

— Так ты решила одну сплетню другой переплюнуть?

— Важно было вывести на демонстрацию как можно больше людей! Молодежь соревновалась за это!..

Сечи хотел еще что-то добавить, но его опередил Поллак.

— А все оттого, — выкатив глаза и тыча в воздух пальцем, заторопился он, — что мы не решили принципиальную сторону дела! В принципе! Ведь что, собственно, получается? Выходит, соц-демы правы? Они ведь всем говорили: кто не хочет, может не ходить! Нет, надо было сначала решить все это в принципе!

— Сос-демы не правы, — глубоко вздохнув, возразил Сечи, тут же заметив, как Поллак многозначительно переглянулся с Жужей. — Не о том и речь, что они правы!..

Сечи не знал, как ему объяснить и нужно ли это делать: неужели этот Поллак так глуп, что сам не понимает разницы? Или не глуп — но вреден? Сечи охватил гнев, а в такие минуты он не мог произнести ни слова. Вот и сейчас он стоял и молча смотрел на заносчивую физиономию с вытаращенными глазами. Ну, наконец-то догадался хоть палец убрать из-под самого носа Сечи! Впрочем, нет — вот этот палец опять, словно штык, устремлен ему в лицо.

Поблескивая своими окулярами в проволочной оправе, подбежал запыхавшийся Стричко.

— Товарищи! Кто-то отсылает людей с демонстрации по домам. Вы видите, что делается?! Я сам с угла Вермезё троих привел сюда с полицией… Один, видите ли, старый, другой — больной!.. Да это им ведь только разреши — и через десять минут все объявятся хилыми да дряхлыми!

Сечи бросил на Саларди взгляд, призывая на помощь, но потом подавил в себе гнев, махнул рукой и отвернулся от Стричко.

Раздался спокойный, уравновешенный голос Андришко:

— Контрольная цифра — тысяча двести! Мы считали, что столько людей мы сумеем сагитировать, объяснить им — и они пойдут с нами. Это тебе понятно? А социал-демократы хотели, чтобы мы вообще не агитировали. А это уже совсем иное дело, товарищ Поллак! Агитировать нужно. Но не сгонять же людей на демонстрацию силой, не запугивать же их! Разбираешься в таких теоретических тонкостях, а простую практику агитации и пропаганды не понимаешь?!

Ласло, взяв Сечи под руку, отвел его в сторону.

— А ну, дай-ка мне твою шляпу. Она у тебя стоит, будто горшок ночной!

Сечи, все еще кипя гневом, рассеянно подчинился. Ласло взял шляпу, глубоко рассек ее вмятиной посередине, затем слегка вдавил спереди, выгнул поля и только после этого водрузил ее, чуточку набок, на голову секретаря. Надел и отступил на шаг, полюбоваться.

— Теперь хорошо? — спросил Сечи, уже улыбаясь.

— Теперь хорошо.

Довольный Сечи щелкнул шляпу снизу — и она, будто на пружине, приняла свою первозданную форму.

— Эх ты, давай назад!

— Как, опять?

Ласло принялся мять, гнуть шляпу в ладонях, делая ее мягче.

— Вот теперь надевай… Да не так! Не так прямо. Левой рукой поверни немного набок. Привыкай: шляпу всегда снимают левой рукой, а правую протягивают для рукопожатия.

— А ну его к черту…

— И вот что… — Ласло подошел совсем вплотную к Сечи и продолжал вполголоса: — Сердись не сердись, а я тебе скажу: не надо говорить «сос-дем».

— А как же? Неужто всегда полностью — «сосиал-демократы»?

— Социал-демократы… «ц» — а не «с». Понял? Соц-дем, социал-демократы… Так нужно говорить, — закончил Ласло, подчеркивая букву «ц».

— Я-то лучше тебя знаю, как говорить!

— Ну чего ты упрямишься? Соц-дем, говорю я тебе. Не давай ты повода для насмешек этим нашим…

Все же Сечи обиделся, передразнил Ласло:

— Ты вон и «Форýм» называешь «Фóрумом». Для вас, умников, это очень важно!

— Для меня это не важно! Но я не хочу, чтобы над тобой хихикали из-за таких пустяков — неужели ты не понимаешь? Да перестань ты терзать шляпу, дай ее мне… Опять все сначала!

Но теперь Сечи уже из упрямства не хотел давать Саларди шляпу.

— Кому не нравится, пусть не смотрит, — бросил он и отошел от Ласло. Но шляпу все же снял, помял в пальцах, поглядывая при этом, как сидят шляпы на других, и сам отогнул поля.

Наконец демонстрация двинулась. Но случилось это так неожиданно, что задние едва успели построиться и разобрать составленные к стене флаги, плакаты. Хвост сильно отстал, пришлось подтягиваться, догонять передних бегом. Колонна, несколько часов назад такая красивая, обретала свой прежний вид лишь с большим трудом. Но, придя в движение, люди как бы повеселели, оживились. Даже песню затянули: «Стройный тополь, стройный тополь высоко растет…» Эту песню знали все, и она хотя с запозданием, но покатилась дружно, по всей колонне.

Впереди шла молодежь, все в белых рубашках, неся по очереди головной транспарант района. По бокам колонны шагали распорядители с красными повязками, в голове — руководители обеих рабочих партий района…

Ослепительно сияло солнце, и в его сиянии не казались такими страшными руины, таким уродливым самолет, врезавшийся во фронтон дома на улице Аттилы, такими удручающими, повергающими в отчаяние обломки мостов на Дунае. Майское солнце! Оно совсем не похоже на знойное солнце лета, что льется с неба золотым, обжигающим ливнем. Майское солнце спокойное и теплое. Неподвижное небо опрокинулось на землю светящимся изнутри хрустальным полушарием. В такие дни остро ощущаешь, что воздух действительно существует, каждый раз заново открываешь для себя, что живешь в этой легкой, но все наполняющей субстанции. Словно рыба в глуби вод. Только эта субстанция еще чище, светлее, бодрее воды.