Лайош Мештерхази - Свидетельство

Он умолк, приподнялся на локте. Шоош слушала его затаив дыхание. Знала: сейчас последуют очень серьезные, искренние, весомые слова. Серьезное, тяжелое признание в чем-то таком, что нужно понять и простить. И она уже заранее знала, что и поймет его и простит…

— Меня зовут Дежё Шимор, — отрекомендовался новый знакомый со звездочками-глазами. — Было нас четверо братьев. Отец у нас — учитель. Получил я аттестат, хотел врачом стать, да на учение денег не было. Пошел я служащим на небольшой химический заводишко. Началась война. Сначала мне бронь давали с завода, а как напали мы на Советский Союз, тут уж, вижу, не будет мне пардона: призовут меня в армию не сегодня, так завтра. А там раз-два, обучат — и на фронт! Хорошо, в это время власти начали увеличивать число кадровых офицеров. Может быть, помните? — Шоош утвердительно кивнула головой. Она не помнила, но на всякий случай все равно кивнула. — Ну, замолвили за меня словечко, и удалось мне поступить в Академию Людовика. Я так рассчитывал: три года учиться до окончания-то, наверно, я на фронт не попаду. А там, смотришь, и войне конец. Не один я — все порядочные люди норовили увильнуть от войны: одни так, другие — эдак. Вот и я только ради этого и поступал в Академию. Прошел год, другой, прошел и третий. А война все не кончается… Что я мог тут поделать? Произвели в офицеры… Под Будапештом угодил на фронт. Совесть у меня чистая, я в русских ни разу не выстрелил. Саботировал войну, как мог… И все же я сознаю: кроме личной ответственности, как бы это выразиться… есть еще и ответственность классовая. Словом, я решил трудом, участием в восстановлении искупить свою часть вины. И после освобождения сразу же отправился в Чепель, поступил подсобным рабочим на завод. С той поры там и тружусь…

Гизи Шоош была растрогана, на глаза у нее навернулись слезы. Она не знала, что и ответить. Еще несколько минут назад ее взгляд случайно упал на Саларди. Ласло брел между деревьями, худой, в потрепанной одежонке. И был он какой-то грустный… Сердце ее больно сжалось. Ей было жалко Ласло. Она смотрела на него с чувством дружбы, уважения и жалости. И всегда она именно так к нему относилась, всегда!.. Но сейчас — у нее совсем иное к этому ясноглазому «чепельскому работяге», — может, и не «работяге», какая разница!.. Сердце ее бешено колотилось, она чуть не задыхалась от волнения. Шоош глубоко вздохнула. Вздохнул и Шимор. Он словно задумался о чем-то важном. Потом снова откинулся навзничь и само собой разумеющимся движением уронил голову в колени Шоош. Она, словно протестуя, — просто приличия ради! — шевельнулась, но Шимор только взглянул на нее с милой, лукавой улыбкой.

— Вы же сами обещали: «Для чепельского работяги — все!»

И она по-матерински нежно запустила пальцы в его тонкие, густые, смоляные волосы и воскликнула:

— Ох, вы!.. — и, хихикнув, добавила: — Полезно волосяным луковицам, говорите?

Так они остались сидеть. Оба молчали.

— Какой вы замечательней человек! — промолвила наконец Гизи Шоош. — И, я думаю, хватит вам уже искупать свою вину… Зачем же все преувеличивать? А нам сейчас очень нужны такие люди, как вы. И работы у нас хоть отбавляй… Конечно, район наш небольшой, парторганизация слабенькая. Не то что у вас там, на Чепеле, но именно потому и нужно нам…

А Поллак и Жужа, словно в забытьи, все мерили и перемеривали взад и вперед кусочек аллеи в пятьдесят метров.

— Значит, для большевика, — допытывалсь Жужа, — понятия «любовь» или там «ухаживание» попросту не существуют?

— Вот именно: не существуют! — подтвердил Поллак. — И не только потому, что любовь — гнилой и грязный пережиток классового общества. У большевика попросту нет на нее ни лишнего времени, ни энергии. Кроме того, нужно ясно и научно понимать существо вопроса: есть, скажем, половое влечение. Стремление удовлетворить это влечение вполне естественно, важно лишь, чтобы человек нашел вполне подходящего для этого партнера — подходящего не только с биологической, но и идеологической точки зрения. Вот тогда и наступит полное сближение двух людей!

Сближение! Наконец-то Жужа получила так нужное ей слово. Нет, не любовь она чувствует к Поллаку! Ее чувства не имеют ничего общего с пережиточными буржуазными надстройками. Они — нечто совсем другое. Сближение, да, именно оно на биологической и идеологической основе! Только сейчас она поняла, какими непростительными, позорными пятнами были ее первая любовь, обручение, насколько необдуманно детской была ее длившаяся всего несколько месяцев первая и единственная связь… Жужа по натуре была энтузиастка. Слово «большевик» означало для Жужи нечто удивительное, идеальное.

И она с безграничным энтузиазмом думала всегда о партии, о ее вождях. Человек буржуазного мировоззрения никогда не смог бы понять ее. В лучшем случае сказал бы: влюблена в партию и ее вождей. Характерно, что Мадач [64] Мадач Имре (1823–1864) — венгерский поэт, автор философской стихотворной драмы «Трагедия человека». так и показывает охваченную революционным порывом женщину: она хочет провести ночь с Дантоном. И Жужа понимала героиню Мадача и как бы признавала ее своей прародительницей — эту француженку во фригийском колпаке. Жужа могла прийти в экстаз, аплодируя и восторженно крича на каком-нибудь митинге оратору-коммунисту. В эти минуты не чувствовала ни боли в ладонях, ни сухости в горле и лишь потом сама дивилась: почему даже от шепота будто наждаком по горлу дерет… И все же ее «биологическим и идеологическим партнером» мог стать один только Поллак. Девушка из буржуазных кругов никогда не подметила бы ничего прекрасного в Поллаке. Ей он, вероятно, показался бы уродливым, потным, грязным, небритым. Что ей, буржуйке, до того, что он плотью и кровью — большевик. Буржуйке нужна «любовь», «ухаживания». А вот Жуже ничего этого не нужно — только «сближение»… Лайош Поллак — великий человек, великий революционер… И мир еще услышит его имя!

— Классовые общества, — продолжал ораторствовать Поллак, — и в этой сфере жизни привили человеку ложь, лицемерие, неискренность… Надстройки заслонили существо вопроса: этикет стал важнее этики, столовый прибор — важнее еды… В сексуальной сфере нам тоже предстоит немало сделать. Например, объединить учение Фрейда с историческим материализмом!.. И в этой области должна наступить полная свобода. Существо дела здесь просто и голо… И большевик не может обходить молчанием эти вопросы.

— И большевичка тоже! — промолвила Жужа и сама вдруг испугалась собственных слов.

— Правильно. Потому что мы не признаем различия полов… Это пережиток времен патриархата.

— Точно, — уже воинственно повторила Жужа, решительно вскидывая голову. — Знаешь что, товарищ Поллак… пойдем сегодня на ночь ко мне…