Лайош Мештерхази - Свидетельство

Все встречные приветливо здоровались с Коцкой, останавливали его, каждый рассказывал о. своем. Какая-то старушка пожаловалась, что у нее убежали в чужой огород три цыпленка. Она признала их, но хозяин огорода не хочет отдавать. Человек лет сорока в драной одежонке — со своей печалью: господский трактор снова обошел стороной их землю. Шестнадцать человек получили наделы в том конце, тракторист за один день мог бы вспахать все. А ведь пора уже сеять кукурузу, как бы не опоздать. И снова: «Товарищ Коцка, разговор у меня к вам… вот послушайте…»

Капи удивился. Там, в Буде, в районной парторганизации, Коцка был тихим, неприметным человеком, держался больше молчком, в сторонке, скажут что-нибудь сделать — сделает, да и опять сидит в уголке. Товарищи считали его немножко недотепой.

«У него нет собственной концепции», — говаривал обычно Капи. «Да, этот кадр — не находка, — соглашался с ним Поллак. — Так, для количества!».

И вот на тебе! Кто бы мог и подумать? И ведь как рассказывает: «Батрацкая улица… управляющий… школа!..» Будто он сам все это здесь создавал.

Капи казалось, что Шандор Коцка немножко подражает Сечи. Ходит, набычась, наклонив вперед голову, когда к нему обращаются, только глазами косит сбоку, словно у него болит шея или он очень занят, не хочет отрываться от работы и потому только ухом поворачивается к говорящему.

Беке удивил другим: женился, получил землю, стал самым заправским крестьянином. Удивил тем, что не изменился, только раздобрел лицом, порозовел как-то. Одним словом, стал снова прежним Андрашем Беке, крепышом-мужичком, каким он и был всегда, служа графским камердинером, работая шофером в Вене…

В Национальном комитете было шумно, но когда гости вошли, установилась уважительная тишина. Капи так и не понял, относилось ли это к Шандору Коцке или к нему самому: на гостей смотрели, конечно, с любопытством, но на Коцку — с нетерпеливым ожиданием. Появление Капи и его товарищей только еще больше поднимало авторитет Коцки.

Очень уж непривычно было видеть, как он неторопливо обошел всех собравшихся, здороваясь с каждым за руку. Кто постарше, даже не поднимались при этом, не вынули трубки изо рта, не сняли с головы шляпы. В маленькую комнатушку набилось человек двадцать, а то и больше. Воздух был густо пропитан табачным дымом и запахом пота. Здесь же сидел и сельский староста, почти ничем не отличавшийся от простых крестьян, разве только лицом был поглаже и не такой загорелый. Капи сел с ним рядом, заговорили. Писарь рассказал, что было раньше: четыре крупных имения, хотя по кадастровым книгам они числились за двенадцатью владельцами: женами, взрослыми сыновьями, — после многочисленных дарственных и разделов. Но управлялись все четыре как единые хозяйства. И вот теперь выясняется, что, пока бушевала война, пока немцы сменяли у власти нилашистов, а по коппаньским холмам катился фронт, гусеницами танков кромсая кукурузные поля и виноградники, — все эти господа, находясь там, в Пеште, оказывается, участвовали в движении Сопротивления. Трое из них с гербовыми печатями на бумагах уже объявились в селе. Вот отчего шум и переполох в Национальном комитете…

— Назад вернуть? — возмущался цыганковатый парень. Он выглядел здесь молодым, потому что мужчины солдатского возраста будто повымирали в этом селе. Парень гневно швырнул свою ветхую, засаленную шляпчонку на стол и тут же нахлобучил ее снова. — Тогда ведь и остальные понабегут! Черт бы всех их побрал!..

Парень вскочил, словно собираясь уйти. Капи заметил, что он хром. На углу писарского стола, в самом конце лавки, сидел плотный, пожилой мужчина с угловатым лицом. Он был в военном обмундировании, только без пояса, воротник нараспашку, на голове — армейское кепи без кокарды. Большие, узловатые руки вцепились в стол.

— Не отдадим!

Все повернулись к нему, ждали, может, он скажет что-нибудь еще. Но старый крестьянин и не собирался больше ничего говорить. Что хотел, он уже сказал.

Староста же был явно растерян:

— Документы у них в порядке… Как тут возразить?.. И зачем только выдают им бумажки эти? — вдруг вспылил он. — Одну мороку устраивают нам, местным органам!

Все в комнатушке сразу зашевелились, уставились на старика в солдатской форме, на Коцку. А Коцка уже готов был с ответом. Хитро усмехнулся — совсем как Сечи в хорошую минуту…

— Земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает, — таков закон. И в законе не сказано, что участники Сопротивления должны иметь триста хольдов земли. Там сказано: могут иметь… Верно я говорю? — Он торжествующе обвел всех взглядом.

Чувствовалось, что сильнее дыма и людского пота в этой тесной комнатушке запах крови, что еще может оросить каждую борозду, если кто-нибудь попробует отнять землю у этих людей…

Но мало-помалу напряжение спало, и уже совсем было собиравшийся уйти цыганковатый парень рассмеялся:

— Дядя Йошка сказал же: не отдадим! А он такой человек, — шутить не любит! — И, бросив взгляд на гостей, на Капи, добавил: — Он у нас через две линии фронта прошел! В Буде распрощался с оружием, оттуда сюда прошагал. Две линии фронта пересек, будто на прогулке.

Все повеселели, засмеялись. Кто-то начал подзадоривать старика:

— Расскажи, дядя Йошка, как дело-то было…

Но старый крестьянин молчал: чего рассказывать, когда и так все знают. Ну прошел и прошел — что здесь такого?

Но тут воспользовался случаем Капи, чтобы рассказать о себе:

— Через два фронта, говорите? Это, должно быть, интересно!.. А со мной вот тоже приключилась любопытная штука…

И он принялся расписывать свою собственную историю, но уже так, как ее рисовало ему воображение; да он и сам давно в это поверил. Поросший бурьяном да кустарником холм уже превратился в непроходимые болотистые заросли, неполный день, проведенный там его взводом, — в целую неделю, две-три пулеметные очереди эсэсовцев — в артиллерийскую дуэль, советский майор-танкист — в генерал-майора. Капи «помнил» теперь не только его имя, но и отчество, тем более что «генерал пригласил их к себе в гости, в ставку, разместившуюся в замке». Он дословно запомнил также все, что сказал при этом генерал: «Вы — герой и не посрамили великого прошлого вашего маленького народа. Если бы в вашей стране нашлась сотня или хотя бы дюжина таких людей, как вы!»

Слушали его с тем почтением, какое и положено хорошему рассказчику.

— Написать об этом следовало бы, — сказал кто-то. — Прямо вот так, как вы говорите… Роман получится.

Из сельского управления все вместе направились в советскую комендатуру, к некоему сержанту Антонову, послушать московскую радиопередачу на венгерском языке. Диктор рассказывал о самоубийстве Гитлера и о том, что верховное командование принял на себя адмирал Дёниц. Затем он рассказал о положении в павшем Берлине и о последних боях в Германии…