Николай Гомолко - Лесная крепость

Первым очнулся партизан. Он открыл глаза и увидел над собой темное небо, усеянное звездной россыпью. Была ночь. Безоблачная, тихая, торжественная. На фоне неба чуть-чуть покачивались тонкие длинные камышинки. Совсем рядом, в невысоких кустах ольшаника, выводила свою негромкую песенку какая-то птица. Она чиликала долго, усердно, без передышки — предвещала скорый рассвет.

Он приподнял голову и попытался привстать. Грудь болела, не хватало воздуха. Ухватился рукой за шершавую осоку и сел. Ощупал лицо, голову. Шевель-нул рукой н ужаснулся: пет винтовки! Он вышел из последнего боя целым, невредимым, и, хотя патроны кончились, винтовка была при нем.

Бомба упала совсем близко, взрывная волна опрокинула его на землю. Он потерял сознание и потом, видимо, проспал почти всю ночь. А где же хлопчик, с которым они спасались в камышах от немцев? Он оглянулся. Ночная мгла заметно рассеивалась, наступали предутренние сумерки. Однако где же хлопчик? Может, со страху убежал куда глаза глядят? А может, случилось самое худшее?..

Партизан стал обшаривать кусты. Там нашел винтовку. Тщательно вытер с нее грязь и повесил на плечо.

И опять отправился на поиски. В одном месте он наткнулся на вывернутый пласт зыбуна с густой гривой камыша, увидел срезанные будто ножом сосновые ветки — следы вражеской бомбы.

Неожиданно земля заходила у него под ногами. «Трясина», — догадался он и повернул сторону. И тут, в зарослях осоки, увидел темнеющее бревно… Бревно ли? Сердце ёкнуло от догадки… Он кинулся в кусты. Так и есть: мальчишка! Тихо посапывает во сне — живой!

Партизан чуть не крикнул от радости — парнишка цел и невредим. Выходит, все обошлось счастливо, спаслись они от немцев и погибать пока не собираются!

Видно, фашисты потеряли их след, а через протоку пробираться не решились. Хороший тайник нашли себе беглецы — здесь их никто не достанет. Но кто знает, что принесет новый день! Ведь опасность по-прежнему на каждом шагу, и неизвестно, в каком обличье она предстанет перед ними сегодня. Если гитлеровцы прорвались через заградительные партизанские посты, они пройдут к озеру и скорей всего прочешут и тростниковые заросли. Значит, пока не поздно, под прикрытием сумерек — скорей к своим.

Расположение главных партизанских сил он знает — это самый центр болота Комар-Мох. Ох, уж это болото, пропади оно пропадом! Скольких сожрало его ненасытное трясинное брюхо. И сейчас тысячи жизней людских зависят от него. Только страшней теперь не коварная трясина, а голод, холод и вражеские пули.

Между тем небо светлело. К одинокой певунье-птичке присоединились другие. Но голоса их совсем не мешали один другому, а удивительно стройно сплетались в звонкой прекрасной песне. Так бы стоять и слушать… Но не до этого теперь…

Удобнее приладив на плече винтовку, партизан нагнулся к мальчику, осторожно тронул за плечо.

— Вставай, браток, пора!

Алесь глубоко вздохнул и приоткрыл глаза. Но тут же зажмурился, пробормотал:

— Спать хочу…

— Ого, какой пан! Не дури, браток, вставай, не то придут фашисты, мигом разбудят!

Мальчик вздрогнул испуганно, вскочил.

— Фашисты? — Он тревожно всматривался в лицо незнакомца.

— Не узнаешь?

Спросонок Алесь никак не мог сообразить, что происходит.

— Где я?

— А бомба? Помнишь, мы забежали сюда, в чащу, тут взрывом нас и накрыло…

— А-а, — протянул Алесь, — вспомнил… А вас не задело?

— Как видишь, стою на ногах. Выходит, мы с тобой в сорочках родились!

— Есть хочется, — сказал Алесь, — и пить. — Он снял с плеча холщовый мешочек. — У меня сухарь есть. Хлопцы-партизаны вчера мне отдали. Давайте съедим его! Понюхайте, как он хорошо пахнет — кленовым листом! Мама всегда сажала хлеб на кленовые листья.

Партизан протянул руку к мешку.

— Ну-ка, покажи.

— Чур, только не есть…

— Не бойся.

Партизан взял хлеб, взвесил его в руке, поднес к носу.

— И верно, душистый. — Он повертел его так и эдак. — С полкилограмма будет… — Потом сказал: — Так вот что, хлопче, на-ка положи назад в сумку. Завтрак отменяется.

— Почему? — опешил Алесь. — Я есть хочу. Кишки к хребту присохли. Вчера почти весь день не ел. Нет, давайте съедим, разделим пополам, а там, как говорят, бог — батька!

— Ох ты, какой нетерпеливый! Попал под мою команду, так слушайся. Кстати, мы даже не познакомились. Второй день вместе, а ни имени, ни роду-племени, как говорится, не знаем.

— Я из Сырого Бора, звать Алесем.

— Из Сырого Бора? Да мы почти соседи, я из Крыжовки. Учитель. Зовут меня Вадимом Николаевичем. Фамилия — Мурашко. Таких, как ты, у меня было три десятка. И мальчишки и девчонки. Учил их, а теперь вот, видишь, воюю.

— Вижу, — согласился Алесь, — так говорите, завтрак отменяется?

— Да. Мы ведь еще не знаем, что у нас впереди. Вот когда прояснится обстановка…

— Ой, когда она еще прояснится, — вздохнул мальчик. От голода, усталости и волнений последних дней он совсем сник.

— Подымайся, пойдем. Смотри, уж светает. Нам нужно выиграть время.

— Куда мы пойдем? К своим? — Алесь показал в сторону болота. — Или пробиваться будем через окружение?

— Подожди, хлопче. Я было надумал к своим. Может, ты прав? Если попробовать прорваться через окружение? Нас же только двое. Вдруг сумеем? Ты хлопец юркий, сообразительный, да и я вроде не лопух какой-нибудь. А?

— Да, хорошо бы прорваться. — В голосе парнишки была такая тоска, что Вадим Николаевич внимательно заглянул ему в лицо.

— Посмотреть бы на свое село, — продолжал Алесь, — может, кто из моих и спасся. Все село наше фашисты сожгли и людей…

— Что, каратели налетели? Партизан искали?

— Да нет, все не так было, — досадливо махнул рукой Алесь. — Тетка одна подвела. Развесила уши, наслушалась, что ей фрицы напели. Вот и… — Глаза мальчика повлажнели.

— Хватит, успокойся, хлопчик, в другой раз расскажешь… фашисты еще получат свое. Сполна. — Вадим Николаевич крепко сжал руку мальчика, помог ему подняться.

Быстрым шагом они направились к знакомой протоке, которую вчера переходили вброд. Под ногами хрустели сломанные ветки. Камыш заметно редел. Послышался легкий всплеск воды. Вадим Николаевич схватил Алеся за плечо:

— Ничего не понимаю! Мы же не туда вышли! Вокруг вода. А берег вон где. — В голосе его были удивление и досада.

— Как не туда? Кажется, мы вот здесь влезали в камыш. Вот, он тут примят…

— Кажется… — перебил Вадим Николаевич. — Плохо, что нам с тобой все кажется. Давай-ка быстрей отсюда. Ночь на исходе, а мы… Эх, недотепы!

Они повернули назад.

— Глядите, глядите, бомба ил разворотила и камыш поломала, — сокрушался Алесь.

Учитель молчал. Он шагал медленно, руками раздвигая заросли. Штык винтовки, что торчал за его плечом, цеплял за стебли камыша, а некоторые и отсекал, как бритвой.