Тест - тест

— Мария Федоровна,— сказал он с наигранным балагурством,— если погибну, то вот вам на память обо мне.— И протянул ей пластмассовую расческу.

В то время расческа на фронте считалась ценностью.

Маша первая поняла, что никакого балагурства в словах лейтенанта нет. Она смутилась, однако ответила весело, шутливо:

— Такой смелый да храбрый и вдруг погибать засобирался! А воевать кто будет? Нет, нет, расческу оставьте себе, пригодится. У вас вон какая шевелюра!

Маша ласково тронула пальцем свисающий из-под танкошлема чуб Соколова.

— Берите, Мария Федоровна, прошу от души,— умолял ее лейтенант.

— Хорошо, я возьму, но после боя верну.

— Добро,— обрадовался лейтенант и, ухватившись за ствол пушки, ловко вскочил на танк. Что-то еще крикнул Соколов Маше, но его голос потонул в диком реве моторов.

Через несколько минут танки вышли из леса юго-восточнее Борисова. Затем развернулись и на большой скорости устремились в направлении к селу, где металось зарево пожаров — результат точной работы артиллеристов.

В Рамушево, занятом противником, поднялась паника. В багровых отблесках пожаров, в бледном свете поднимающихся в предутреннее небо ракет отчетливо было видно, как по селу бегали полуодетые гитлеровские солдаты. Однако сопротивлялись отчаянно. Автоматные очереди густо прошивали все подступы. Прицепленные к тягачам орудия поспешно разворачивались, занимали позиции.

Спешившись с танков, наша пехота не смогла продвинуться вперед из-за шквального огня. Сделать стремительный бросок не давали полузасыпанные снегом проволочные заграждения. Группе бойцов все же удалось преодолеть первую линию заграждений, но и они залегли под сильным автоматно-пулеметным огнем перед второй линией. Стрелковые отделения поспешно заняли оборону вдоль ручья.

— Крапивин! Быстрее — на мост через Гусинец! — открыто радировал комбат Иванов командиру роты.

А через несколько минут принял доклад:

— Мост проскочили. Бой ведем в селе. Сильный огонь с опушки леса.

— Не связывайтесь с пехотой, главное — не проглядите орудия! — предупредил Иванов.

— Как же не связываться, когда с колокольни хлещет пулемет!

Крапивин дал по ней длинную очередь. Затем ударил осколочным снарядом.

Всем танкам по улице идти тесно, мешают горящие и подбитые машины. Поэтому некоторые двигаются огородами, околицей.

— Усиливается огонь вражеской артиллерии,— докладывает комбату Крапивин.— А пехота пытается окружить нас. Прошу помочь огнем!

— А свою пехоту не заденем? — спрашивает майор Иванов.

— Ее с нами нет, отсекли!

Наконец по селу открывают огонь наши артиллеристы. Вражеские солдаты попрятались в избах, подвалах.

Танкистам приходится одновременно стрелять по селу, по опушке леса и принимать меры против пехоты — норовит действовать связками гранат.

— Илларион, как нам утихомирить батарею на опушке леса? Бьет — нет спасу,— послышался в наушниках политрука Феоктистова голос Крапивина.

— Очень просто. Выйду ей во фланг со стороны тригонометрического пункта и ударю! — ответил политрук — Лучше бы вдвоем, чтобы поддержать друг друга.

— Бери Мурашкина, и валяйте!

Политрук стал вызывать лейтенанта Мурашкина, и вот уже два танка, ведя непрерывный огонь на ходу, по проселочной дороге устремились к высоте 28,1. Однако подавить огонь батареи двумя танками фронтальной атакой оказалось далеко не просто. По броне застучали осколочные снаряды, в танке стоял противный, раздирающий душу звон.

— Алеша! Снарядов не жалей! Сажай по опушке леса! Нам бы добраться до кустарников! — закричал Феоктистов.

Мурашкин слышал, но молчал. Был занят стрельбой. Ведь его танк направляющий. Прекрасно видел — вражеские орудия, что на опушке леса, стоят в двадцати метрах друг от друга. Бить с ходу, когда болтает, словно катерок в шторм, бесполезно. Один снаряд рвется почти под носом, другой перелетает. "Так можно самому схлопотать снаряд. Надо бить наверняка",— подумал лейтенант и решил стрелять с коротких остановок. Два, три выстрела — и метров двадцать вперед...

— "Орел", "Орел", я — "Сокол"! Прими правее,— Приказывает политрук Мурашкину. Это означает — надо спуститься под откос, выйти из зоны обстрела. Хорошо, что политрук своевременно заметил мало-мальски пригодное укрытие, иначе риск, на который решился Мурашкин, вряд ли мог оказаться оправданным.

Наконец обе тридцатьчетверки с натужным ревом вынырнули из-под откоса в нескольких десятках метров от опушки леса. Вражеские артиллеристы растерялись. Чтобы поразить наши танки, им требовалось развернуть пушки влево градусов на сорок пять. На это необходимо время. Но и наши танкисты в трудном положении. Казалось бы, пушки рядом, стреляй в упор или дави. На самом деле сделать это в лесу, да еще зимой, не так-то просто. По глубокому снегу танкам не дашь большой разбег. А орудия, как правило, стоят среди деревьев, за толстыми и высокими ледяными барьерами. Порою эти орудия трудно заметить даже с близкого расстояния. Если бить по ним из танковой пушки, то скорее всего попадешь в дерево или в ледяной панцирь.

А время идет... По лесу с дикими воплями мечутся вражеские пушкари. Одни пытаются развернуть орудия, другие стреляют по танкам из автоматов, бросают гранаты. Многие попрятались в блиндажах.

Политрук попытался связаться с Крапивиным, но рация командира роты молчала. Тогда он вызвал комбата Иванова.

— Крапивин дошел до середины села, а потом его рация замолкла. Я выезжаю туда,— сообщил комбат. Почему-то даже не стал спрашивать у Феоктистова обстановку.

— Товарищ комиссар, как будем действовать? — обратился Мурашкин к политруку.

— Ясное дело, уничтожать! Вперед на орудия и блиндажи! Смотри только не завались. Выбирай между деревьями промежутки пошире. Да пехоту не проморгай!

Не прекращая огня, тридцатьчетверки продолжают двигаться вперед. Вокруг танков, вздымая фонтаны снега, рвутся гранаты, по башням стучит град пуль. По лесу разносится адская симфония танковых моторов, падающих деревьев, рвущихся гранат и снарядов, автоматных очередей. Вот одно орудие вдавливается в снег. На другое падает сбитое снарядом дерево. Хрястнуло под гусеницами третье... Их расчеты уничтожаются пулеметными очередями.

Поняли гитлеровцы, в блиндажах спасения нет. Как только приближаются танки, они пулей вылетают из своих ненадежных укрытий. А бежать по глубокому снегу почти невозможно, и радисты-пулеметчики расстреливают их в упор.

Бой продолжается до тех пор, пока не начинают сгущаться сумерки.

— Мурашкин,— передает политрук, — двигай задним ходом на опушку. В темноте в лесу рискованно. Выезжай и ты, — добавляет он своему механику-водителю Алеше Хорошавину.