Владимир Миронов - Первая мировая война. Борьба миров

Премьер Керенский отдал приказ арестовать генерала В. И. Гурко, который был противником предателя и временщика. Генерала помещают в Петропавловскую крепость.

Генерал А. С. Лукомский ясно дал понять Керенскому, что тот совершает предательство России (в его понимании): «Считаю долгом совести, имея в виду лишь пользу Родины, заявить, что теперь остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно, и это поведет лишь к Гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру, следствием чего, конечно, не будет закрепление завоеваний революции. Ради спасения России вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова ведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственность за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию».

Министр иностранных дел правительства М. Терещенко телеграфировал премьеру А. Ф. Керенскому из Ставки о том, что «весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым», на его сторону «станут в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части».

Тут же плел свои паучьи сети Б. Савинков. Он был связующим звеном между Корниловым и Керенским. После объявления Петрограда на военном положении Савинкова назначают военным губернатором города и исполняющим обязанности командующего войсками Петроградского военного округа с оставлением на посту управляющего Военным министерством. Керенский думал ввести Савинкова в Директорию из 5 министров. Ясно, Савинков вел двойную игру…

Он хотел одновременно обойти и Керенского, и Корнилова и стать главным лицом в стране. Действуя против тех и других, он предлагал Корнилову «подчиниться Временному правительству, сдать должность и уехать из действующей армии», а Керенскому доверить ему решение всех «проблем». На следствии о корниловском мятеже Савинков говорил, что намеревался, став губернатором и военным министром, приступить к арестам большевиков, их структур («Советов рачьих, собачьих и курячьих депутатов» — как он изволил называть советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов), чего он не успел выполнить ввиду его отставки. В частности, 11 сентября 1917 г. на совещании представителей казачьих частей, расположенных в Петрограде и его окрестностях, Савинков признался, что был согласен с Корниловым в его целях, но разошелся с ним в плане и средствах по его осуществлению. Так не смогли договориться, пожалуй, два самых решительных противника большевиков, вступив в конкурентную борьбу за единоличную власть.

Савинков враждебно встретил Октябрьскую революцию, заявив: «переворот не более, как захват власти горстью людей, возможный только благодаря слабости и неразумию Керенского». И предпринял попытки освободить осажденный Зимний дворец. Однако казаки защищать Временное правительство отказались. После провала похода войск Краснова на Петроград Савинков бежал на Дон, где вошел в состав «Донского гражданского совета», во главе которого стоял генерал М. В. Алексеев. В совете занялся формированием армии и добровольческих дружин. Сотрудничество с белыми объяснял так: «Один бороться не мог. В эсеров не верил, потому что видел полную их растерянность, полное их безволие, отсутствие мужества. Кто же боролся? Один Корнилов. И я пошел к Корнилову».

Выводы таковы: во-первых, у его идей не было будущего, во-вторых, в правительстве люди робкого десятка, в-третьих, и это главное, за ними не шел русский народ.

Солдатская масса воевать не желала. Офицерский корпус был полностью дезориентирован отречением царя и Михаила. Очевидцы свидетельствуют: «В ротах, полках и дивизиях выдвигались новые офицеры, действительные руководители солдат, начиналось сближение часто с совершенно неожиданной стороны: с чтения газеты ротой, с организации развлечений, спортивных игр. Научились пользоваться новыми порядками и учреждениями с выгодой для дела и без всякого ущерба для себя. Повыписывали себе библиотеки».

Комиссары Временного правительства в своих отчетах отмечали: вся большевистская печатная и устная пропаганда велась на языке народной массы. Смысл ее всегда сводился к простейшим вещам, понятным и близким массе солдат: мир, земля, вольная воля, достаток. Комиссары, листовки и циркуляры Временного правительства говорили языком книжным («барским») и мысли излагали противоречиво-заковыристые и отвлеченные (война до победы — ради торжества справедливости, честь, верность союзникам, патриотизм, дисциплина во имя революции и т.п.). Временное правительство звало солдат умирать за революцию, за «землю и волю», большевики звали солдат бросить фронт, чтобы жить, чтобы немедленно идти и делить землю соседей-помещиков… Это было понятно и близко каждому солдату.

Не было согласия и у тех, кто еще стоял у власти. В дни корниловского выступления в конце августа 1917 г. отношения атамана Дутова с правительством обострились. Вызвав атамана, А.Ф. Керенский потребовал подписать документ с обвинением генералов Л. Г. Корнилова и А. М. Каледина в измене, на что Дутов заявил: «Можете послать меня на виселицу, но такой бумаги не подпишу», — и подчеркнул, что, если нужно, готов умереть за Каледина. Полк Дутова защищал штаб генерала А.И. Деникина, «дрался с большевиками в Смоленске», охранял ставку командующего, генерала Н. Н. Духонина.

После подавления корниловского выступления полк ушел в Оренбургское войско, где 1 октября 1917 г. на Чрезвычайном войсковом круге А. И. Дутов был избран председателем Войскового правительства и Войсковым атаманом. «Клянусь честью, что положу все, что есть: здоровье и силу, чтобы защищать нашу казачью волю-волюшку и не дать померкнуть нашей казачьей славе», — обещал он. Именно в казачьем движении, в организации самоуправления и в казачьих частях Дутов видел опору государственности и ее будущее. На обвинение в стремлении «оказачить» Россию он отвечал, что это был бы наилучший выход и только твердая казачья власть может объединить «разноплеменное население» страны. «Мне жизнь не дорога, и ее не буду щадить, пока в России будут большевики», — говорил атаман, уверяя во внепартийности своей позиции и нежелательности втягивания армии в политику. На самом деле армия, конечно, давно уже была втянута в политику. «Я не знаю, кто мы: революционеры или контрреволюционеры, куда мы идем — влево или вправо. Одно знаю, что мы идем честным путем к спасению Родины. Все зло заключалось в том, что у нас не было общегосударственной твердой власти, это и привело нас к разрухе».