Иван Золотарь - Записки десантника

Но Люся не вернулась.

Соседи Марии Комар видели Люсю в группе горожан, которых вели с базара гестаповцы. Лицо у Люси было в крови, волосы растрепаны, блузка разорвана. При аресте она, видимо, сопротивлялась и ее били.

— Товарищи! — кричала она встречным борисовчанам. — Передайте в бригаду Дяди Коли, что меня схватил Евгений. Скажите, что Люся Чоловская умрет с честью за свою Родину!

Гестаповцы сбивали ее с ног, но она вставала и кричала еще громче:

— Бейте, гады, бейте! Вам только с девушками и воевать. Но погодите! Придет наша Красная Армия и уничтожит вас всех до единого!

Сраженные страшной вестью, Носов и Меняшкин попробовали спасти Люсю. С помощью Марии они раздобыли среди горожан несколько золотых вещей и через одного полицая решили подкупить следователя гестапо. Тот золото взял, но, как только оно оказалось у него в руках, арестовал полицая, и на следующий день его расстреляли за связь с партизанами, а Люся по-прежнему оставалась в тюрьме.

Мрачные, подавленные вернулись Носов и Меняшкин к нам в лес. Страшное их известие подействовало на нас, как удар грома. И что мы ни предпринимали, как ни старались, вырвать Люсю из цепких лап гестапо так и не смогли.

Впоследствии мы узнали, что после тяжелых истязаний и страшных пыток, которые Люся перенесла с несгибаемой стойкостью и беспримерным мужеством, юная патриотка была выведена во двор тюрьмы и расстреляна. Через раскрытые окна до слуха других узников тюрьмы долетели ее последние гневные слова:

— Стреляйте, гады! Но всех не убьете, нас миллионы! Да здравствует комсомол!

Так оборвалась недолгая жизнь этой скромной девушки, пламенной комсомолки, достойной дочери своего народа.

Слух о трагической гибели Люси дошел до Марии Гавриловны, находившейся в одном из сел вблизи штаба бригады на Палике. Убитая горем мать вскоре пришла к нам под Смолевичи, чтобы лично расспросить Носова и Меняшкина о последних днях ее дорогой Люси.

С печальными лицами встретили Марию Гавриловну партизаны, когда она появилась в нашем лагере. Все притихли, ходили с виновато опущенными головами, словно каждый в какой-то мере был повинен в смерти Люси.

Какие найти слова! Чем утешить материнское горе? Каждый из нас понимал, что нет таких слов. И когда Мария Гавриловна разыскала Гришу Носова, этот, казалось очерствевший в битвах, партизан не выдержал и разрыдался. Мы уже знали, что страдал он не только потому, что утратил боевую подругу. За время совместных походов он искренне полюбил Люсю, полюбил той светлой, невысказанной любовью, которая согревает душу, удесятеряет силы воина. Иван Меняшкин, не то смущенный слабостью товарища, не то сам не в силах удержать слезу, безнадежно махнул рукой и направился в сторону леса.

Рудак велел вернуть Меняшкина, а Мария Гавриловна, придвинувшись к Носову и гладя его, будто маленького, в чем-то невольно провинившегося перед ней сына, говорила:

— Успокойся, Гришенька… Что ж делать? Я знаю, ты не виноват… Она с малых лет была такой: уж если задумает что, ничем ее не удержать.

— Эх, Мария Гавриловна! — простонал Носов. — Я ведь сердцем чувствовал, что с ней должно случиться что-то страшное. Мы с Иваном уговаривали ее, чтобы не выходила из дому. Да вот не удержали. Я, я виноват в этом!

— Нет, Гриша, не ты виноват. Виноваты фашисты. Бейте же их, дорогие мои сыночки! Бейте без всякой пощады!

Гибель Люси болезненно переживали Борис, Николай и Артур. Они поклялись выследить в городе всех тех гитлеровцев, которые лично принимали участие в аресте, допросе, пытках и истязаниях Люси.

— Дорого они заплатят за кровь нашей Люси, — твердили разведчики. — Мы будем уничтожать всех, кто виновен в ее гибели!

Вильденмайер, Нивеллингер, Кёринг, Вольф, Берке, сиятельный бандит фон Ранке — все были занесены в список смертников.

Но просто уничтожить, не получив от них нужных сведений, было неразумно, и потому мы дали указание группе Носова подстеречь в городе Берке и Вильденмайера, схватить их и доставить на базу, а группе Качана предложили форсировать выполнение плана по захвату Кёринга и Нивеллингера.

Враг первым перешел в наступление, что ж, «примем бой», как любила говорить наша Люся.

Первыми вернулись с задания Носов и Меняшкин. Пришли обескураженные, злые. Через связную Комар они узнали: Берке и Вильденмайер выехали в Минск. Среди штабных работников НТСНП ходят разговоры, что Берке в Борисов больше не вернется и что на его место будет назначен новый руководитель. Некоторые предполагают, что этот пост займет Вильденмайер.

— Ну так чего же вы носы повесили? Тем ценнее для нас будет захват этого типа. Надо думать, он привезет с собой свежие инструкции, — оживился Рудак.

— Выходит, сиди у моря и жди погоды? А если ни один из них не вернется, тогда что? — хмуро промолвил Носов.

— Ничего, Гриша, не унывай, — подбодрил я разведчика. — В нашем деле, сам знаешь, выдержка, выдержка и еще раз выдержка. Группу Качана не встречали в городе?

— Встречать не встречали, а от Комар узнали, что Николай чуть было не попал в руки гестаповцев. Марии рассказал об этом подпольщик Поздняк. «Вбегает, — говорит, — ко мне вчера взволнованный Николай и просит спрятать его от преследования гестаповского шпика». Поздняк велел Николаю лечь в постель, а сам вышел на крыльцо. Там уже стоял преследователь. «Куда. — спрашивает, — спрятал бандита?» — и, отстранив Поздняка, вбегает в комнату. «А ну, приятель, вставай!» — толкнул он укрывшегося с головой одеялом Николая. И тому ничего не оставалось, кроме как выпустить в шпика пулю из пистолета. Гестаповский агент свалился замертво. Поздняк и Николай завернули труп и выволокли в сарай. Уходя от Поздняка, Николай сказал ему:

— За нами охотится гестапо. Передай Касперовичу, чтобы он усилил наблюдение за Нивеллингером. Мы придем через неделю.

«Плохие дела, черт возьми. Что же там сейчас происходит?» — с тревогой думал я.

А происходило в Борисове, как мы узнали об этом позже, вот что.

Нивеллингер, который, несомненно, догадался об измене Федотова, прилагал бешеные усилия, чтобы поймать его и связанных с ним разведчиков группы Качана. На это дело были брошены десятки опытных шпиков, снабженных фотокарточками наших разведчиков; под усиленное наблюдение были взяты все те места, где они когда-либо появлялись.

Не подозревая еще обо всем этом, разведчики, как обычно, ночью вошли в город и направились на явочную квартиру, хозяином которой был известный в городе старик Гуринович. Жена его — немка по национальности, и это делало их квартиру более надежной. Однажды, когда разведчики ночевали у них в доме, неожиданно кто-то забарабанил в наружную дверь. Вышла хозяйка, и минуту спустя до слуха разведчиков донесся ее голос: