Иван Поздняков - Пока бьется сердце

На пороге — Тилла Матьякубов. Мокрая плащ-палатка топорщится, на пол стекают струйки воды. Сапоги Тиллы в липкой черной грязи, и Матьякубов боится ступить дальше порога, чтобы не наследить на полу.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

— Я слушаю вас, товарищ боец.

— Здесь в одной семье болен ребенок, очень болен, — докладывает Тилла, — боюсь, что умрет.

— Так-так, болен, — подтверждает пани Ядвига. — Это у пани Михалины. Ладна така доченька, а теперь лежит…

— Что вы предлагаете? — спрашивает у Матьякубова командир роты.

— Разрешите мне сбегать за доктором в медсанбат. Он тут рядом, Тилла сбегает мигом.

А медсанбат расположился в небольшом хуторке, километрах в пяти отсюда — «рядом». На дворе дождь, слякоть. Добраться туда нелегко.

Скуластое лицо Матьякубова застыло в ожидании. В маленьких черных глазах бойца — нетерпение и досада на то, что командир почему-то молчит, не принимает решения. Наконец, Тилла не выдерживает и снова повторяет просьбу:

— Разрешите сбегать, я мигом…

— Что ж, Тилла, беги… Только не заблудись.

Лицо бойца просияло от радости.

— Тилла быстрее коня, быстрее машины. Тилла никогда не блудил, — воскликнул Матьякубов. — Спасибо, товарищ старший лейтенант, что разрешили…

Боец, круто повернувшись, исчез в темном проеме двери.

— Да хранит его матка боска, — вполголоса произнесла пани Ядвига, крестясь на икону.

— А завтра у Тиллы день рождения, тридцать лет будет, — как бы про себя произносит Поляков.

Хозяин дома встрепенулся, подбежал к жене.

— Готовь, Ядя, пирог, самый вкусный пирог для жолнежа. Завтра мы поздравим его…

Обернулся Тилла, действительно, мигом. Приехал назад с врачом на санитарной машине.

Для больного ребенка потребовалась кровь.

И снова Тилла едет на машине в медсанбат, и вдруг беда — крови нужной группы нет. Тилла предлагает свою. Проверили — к счастью, оказалась она нужной группы. Так Матьякубов стал донором. Уснул боец на рассвете, когда убедился, что больной ребенок спасен.

В эту ночь не сомкнули глаз и мы с Поляковым. Побывали в семье больной девочки, а перед утром, после всех тревог, стояли возле аккуратного домика пана Кручинского и жадно курили.

— Вот он каков, наш Тилла! — говорил Поляков. — С каждым днем открываешь в нем все новые и новые качества. Ох, и расцелую я именинника!.. Впрочем, каждый наш боец поступил бы точно так, как Тилла. Будь я верующим, я бы не на иконы молился, а на простую любительскую фотокарточку нашего солдата.

Дождь перестал. Дует сильный восточный ветер. Он быстро сушит землю.

— Для Тиллы приготовлен хороший подарок, — сообщает мне Поляков. — Еще месяц тому назад представил его к ордену Красной Звезды. Поговорил с майором Гордиенко и попросил, чтобы приказ о награждении был подписан накануне тридцатилетия Матьякубова. Замполит и сам командир полка хорошо поняли мою затею, поддержали. В свою очередь доложили комдиву, согласился и генерал. Он тоже похлопотал перед командующим армии и нашел у него сочувствие. Вчера получена выписка из указа о награждении Матьякубова орденом Красной Звезды. Запомнит Тилла день своего тридцатилетия. Орден да еще пирог пани Ядвиги в придачу — это прямо-таки здорово!

В ту минуту, когда мы разговаривали с Поляковым, нам было невдомек, что Тилле готовится сейчас не один пирог. Не знали мы, что наш неугомонный хозяин пан Владек Кручинский ушел обежать все село. Он рассказал, как Тилла привез к пани Михалине доктора, как дал свою кровь, чтобы спасти девочку. По большому секрету сообщил также, что Тилла Матьякубов будет отмечать завтра день своего рождения. И как то команде, во всем селе затопились печки. Проворно и сноровисто хлопотали хозяйки — молодые и в летах, полные и худенькие, чернявые и блондинки, у которых были приятные, чисто славянские имена: пани Марыся, пани Зося, пани Владимира, пани Юзя, пани Владя, пани Казимира, пани Янина, пани Теця, пани Геня — да разве всех перечислишь! Пеклись пироги — с яблоками и черносливом, с грецкими орехами и сушеной смородиной, со свежим творогом и рубленым мясом. Делались и самодельные торты с кремом и с густым вишневым сиропом, перемешанным с крахмалом. Всю ночь топились печи, и всю ночь сновали из погребов в дома и обратно женщины с глечиками и макитрами, с банками и кульками муки, с мисками свежих яиц и охлажденных сливок. Вот какую кашу заварил наш пан Кручинский! Поднял на ноги все село. Да и он не сидел без дела. Суетился, вертелся возле пани Ядвиги, помогал, взбивал крем, растирал макогоном черный, как зернистая икра, мак.

А тот, кому предназначались все эти превкусные лакомства, которые готовились из последних, надежно запрятанных в укромных местах запасов, приберегаемых для рождества, спал сном праведника и ни о чем не догадывался.

Задал же ты людям задачу, Тилла! Но это хорошо. День рождения человека должен быть шумным, веселым. А тридцать лет что-то значат. Большая дата!

Не занимает наш Тилла Матьякубов высокого поста в государстве, носит он на плечах лишь погоны сержанта. Простой пулеметчик. И хорошо, что день рождения простого бойца будет отмечен вручением правительственной награды.

Быстро светает. Утро уже в разгаре. По дворам на разные голоса перекликаются аккуратные петухи.

— Надо идти к Матьякубову, — говорит старший лейтенант Поляков. — Пусть принарядится. Я ему достал обмундирование первой категории, новенькие кирзовые сапоги и новую суконную пилотку. В боях-то пообносился, в таком виде неудобно будет стоять перед командиром, а генерал скоро будет, орден привезет.

Поляков ушел искать старшину роты.

Наступает день. Твой день, Тилла!

Всходит солнце, большое, ясное, до ослепительного блеска омытое ночным дождем. Основательно прополощено дождем, хорошо высушено ветром и синее небо. Оно без единой тучки, даже больно смотреть. И сразу же в густых, серебристых тополях, в вишневых садах, позолоченных утренним солнцем, брызнул разноголосый птичий гомон. Повернули свои головы к солнцу стройные подсолнухи, листья и стебли которых еще покрыты влагой и блестят теперь, будто сделаны они из жести, выкрашенной в зеленый цвет. Все сверкает, переливается радужными красками, все тянется к солнцу и синему небу, радуясь теплу, буйному свету, этой жизни, вечно молодой в своем неутомимом беге. Пахнет утренней сыростью, зеленью садов и огородов, черноземом, старыми соломенными крышами, пропитанными влагой. Избы весело улыбаются окнами, дымят печными трубами, звенят детскими голосами.

К домику, где остановились на ночлег пулеметчик Тилла Матьякубов и его друзья, идут люди. Женщины, мужчины, молодые парни и паненки, дети. У паненок — большие букеты цветов. Женщины бережно несут большие тарелки и вазы, покрытые белоснежными рушниками.