Иван Поздняков - Пока бьется сердце

И вот он перед нами, сам командир партизанского отряда. Сидит в просторной избе на видном месте, а рядом — его боевые друзья. Тут и французы, и чехи, и поляки, и русские, и сербы. Сам Иван — среднего роста, крепко сбитый парень с русым густым чубом. Глаза строгие, внимательные, иногда взгляд их делается холодным и жестким (когда идет речь обо всем, что пришлось испытать Гусеву в лагерях военнопленных), но постепенно взгляд теплеет, глаза становятся добрыми, приветливыми.

Рассказ он ведет не спеша, обдуманно, даже сурово, ибо к этому приучила его строгая, полная всяких неожиданностей партизанская жизнь.

Гусев был взят в плен под Ростовом. Тогда его сильно контузило. В лагере болел тифом. Друзья по несчастью не выдали, не проболтались о болезни, иначе бы пленного расстреляли. Потом грязные и вонючие пульмановские вагоны, загробный стук колес.

Эшелон пришел в Германию.

Затем работа на угольных шахтах. Самая последняя, самая унизительная, самая тяжелая работа. Снова брюквенная баланда, мизерные ломтики эрзац-хлеба, холодные бараки, и каждую ночь уже окоченевшее тело на какой-нибудь койке.

Потом побег. Трое суток сидел в болоте. Не один: были с ним француз и двое поляков. И все-таки удалось уйти.

Ночами пробирались на восток, ибо знали, что навстречу идет Красная Армия. Там, впереди, была жизнь, было спасение. По пути встретили еще двух бежавших из лагерей людей. Это был русский и серб. Пять человек — это уже сила. Нашли оружие и начали действовать. Сначала пустили под откос немецкий воинский эшелон. И сразу же народная молва превратила этот крохотный отряд чуть ли не в грозную партизанскую дивизию.

В отряд Гусева пришли те, кто не хотел умирать на коленях, кто жаждал борьбы.

Кажется, нас ничем не удивишь. Но то, о чем рассказывает Гусев, берет тебя за живое. Ему, этому русскому парню, попавшему в такую переделку, было, конечно, тяжелее, чем нам солдатам. Ведь мы всегда знали, где перед нами враг, солдатский паек и махорка выдавались исправно, а если к этому прибавить письма из дома да если учесть, что были у нас и минуты отдыха, и теплый блиндаж, и охапка соломы на полу крестьянской избы, — то уже не так страшна наша доля.

В избе плавают густые облака махорочного дыма. Кто-то догадался открыть дверь, и потянуло свежестью вечера, запахом прогретой за день земли.

Гусев вынимает из бокового кармана трофейного френча пачку бумаг.

— Это листовки, вернее, объявления о моей персоне, — поясняет он, и впервые мы видим на его лице улыбку.

Листовки расходятся по рукам. Читаем их. Они стереотипны по содержанию. За поимку большевистского агента, который заброшен в Польшу, обещана большая награда. Солидная сумма предназначается и тем, кто убьет красного бандита Ивана Гусева. Но будет расстрелян каждый, кто предоставит кров партизану. Это делается в интересах «нового порядка», в интересах самих польских граждан.

— Здорово они тут прописали меня, большевистским агентом назвали, — произнес Иван Гусев. — Какой из меня агент? Просто русский человек, советский солдат. Не сидел только без дела — вот и вся заслуга.

От порога к столу, за которым сидит Гусев, кто-то настойчиво пробирается. Расталкивает бойцов локтями, сердито, по-медвежьи сопит. Да это же Степан Беркут!

— Дай я тебя поцелую, товарищ Гусев, — говорит он и, не ожидая согласия, крепко обнимает русского партизана. — Уж ты извини, что без твоего спроса полез к тебе со своей мордой. Не утерпел. Такой характер. Спасибо тебе, что настоящий ты человек, что всегда солдатом оставался. Молодчина ты!..

Тут же спросил:

— Кем служил в армии? Как попал к немцам в плен?

— Сапер я. Последними отходили. Мост-то взорвал, да и самого контузило. Вот и попался им в лапы…

— В каком звании служил?

— Старший сержант, помощник командира взвода.

— Значит, мы в одинаковом звании. Это я прямо-таки сразу почувствовал, как тебя увидел. Поэтому и подарочек тебе приготовил. Бери эту гимнастерку, она у меня вроде парадной. Кость у нас тоже одинаковая. А этот френч выбрось, ну его к лешему.

Иван Гусев принял подарок и немного растерялся.

— Да ты надевай ее сразу, не стыдись, девок здесь нет, — посоветовал Беркут.

Гость наш переоделся и как-то сразу помолодел, стал шире в плечах.

— Родам откуда? — спросил Беркут.

— Из Курска, там отец и мать.

— Значит, не женат, раз не упоминаешь еще одного члена семьи?

— Не успел.

Степан Беркут насупился.

— Плохо, братуха, дела, что ты из этого города, — выдавил из себя глухим голосом Степан Беркут.

— Что, сильно разрушен?

— Основательно. Много полегло там нашего брата.

Глаза Ивана Гусева опять сделались жесткими и холодными.

— Что ж, все перенесем…

— Да, перенесем, — подтвердил Беркут и здесь же спохватился. — Ты не унывай. Может, и живы все. Черт меня дернул за язык.

В избе наступила неловкая тишина. Злились мы на Степана за его болтливый язык. Не надо было, конечно, портить нашему гостю настроение.

Тишину нарушил майор Гордиенко:

— Теперь как думаете поступить, товарищ Гусев?

— Я солдат, мне положено воевать. Встретил вот свою армию и останусь в ней.

При последних словах своего командира бойцы-партизаны подскакивали с мест. Как-то долго и горячо заговорил низенького роста, смуглолицый итальянец.

— Он тоже просится в нашу армию, — пояснил Гусев. — А после победы приглашает меня и всех вас в гости. Говорит, что русскому человеку Италия очень понравится. Синее небо, синее море, яркое солнце, виноград и неаполитанские песни…

— Так-так, корош Италия, — закивал головой итальянец.

Заговорил француз, тоже смуглявый симпатичный парняга.

— И он приглашает нас в гости, — переводил Гусев. — Говорит, что нет ничего красивее его Прованса.

Подступил к Ивану Гусеву и голубоглазый, широкоплечий рослый чех со шрамом на правой щеке.

— Он хвалит Прагу, говорит, что в мире нет лучше и красивее этого города. Он надеется, что мы заглянем и к нему в гости, — переводил Гусев.

— О, да вы знаете все языки! — воскликнул Гордиенко.

Долго еще длилась эта беседа.

До поздней ночи не спали мы с замполитом. Делились впечатлениями дня, много говорили об Иване Гусеве.

— А ведь Степан Беркут здорово оказал, что Гусев остался простым русским человеком, советским солдатом, — произнес Гордиенко. — Прошел семь смертей, у черта на куличках побывал, но достоинство свое сохранил, остался бойцом. Действительно, молодчина!

Потом замполит долго молчал, жадно и нервно курил.

— Знаешь, нехорошие у меня сейчас мысли, — признался, наконец, замполит. — В армию путь ему закрыт, начнут проверять, не немецкий ли он шпион. Может статься, что попадет и к такому, который грубо опросит, не ради ли маскировки Иван Гусев в хвост и в гриву колошматил гитлеровцев, пускал их эшелоны под откос, не ради ли маскировки фашисты вывешивали все эти объявления о русском агенте Иване Гусеве, обещал за его голову большие награды. Конечно, это не подтвердится, но в армии Гусева все-таки не оставят.