Хорхе Семпрун - Долгий путь

— А ты чего захотел, приятель? — продолжает Ару. — Кто тебе позволит околачиваться без бумаг? Кто тебя знает, может, ты совсем не тот, за кого себя выдаешь.

— А откуда они могут знать, тот я или не тот? Мы свалились к ним невесть откуда. Может, я и в самом деле не тот, да и ты тоже.

Мои слова сильно забавляют Ару.

— А присяга, старик? Мы должны будем присягнуть. Неужто ты ни во что не ставишь присягу?

Ару искренне забавляется. Сердце у него пошаливает — наверно, врач и его зачислил в те шестьдесят процентов, которым не выкарабкаться. Но сейчас ярко светит солнце, и мы ведь не превратились в дым…

— Похоже, ты доволен, Ару…

— Доволен? Не то слово, старик. Я будто заживо в рай попал.

— Рад за тебя. Что до меня, то все эти медицинские сестры и доктора, их идиотские расспросы, жалостливые взгляды и сочувственные кивки — все это действует мне на нервы.

Ару хохочет, его просто трясет от смеха.

— Ты слишком всерьез все принимаешь, старик. Я всегда говорил: ты слишком много думаешь. Оставь свои мысли, старик, и бери пример с меня — смейся. Взгляни на этих придурков — умора, да и только!

Мы входим в административный барак, и Ару торопливо оглядывает восседающих здесь придурков обоего пола.

— Наверно, мы просто отвыкли от всего этого, старина, — говорит он.

Наверно, в этом все дело.

В целом с формальностями по установлению личности мы разделались довольно быстро — помогла присяга. Скоро мы очутились у последнего стола, за которым сидела белокурая девица в светлой блузке. Взяв карточку Ару, она сделала на ней какую-то пометку. Потом она протянула Ару тысячефранковую бумажку и восемь пачек сигарет — это был аванс, который выдавали репатриантам. Затем она взяла мою карточку и временный паспорт. Сделав на карточке пометку, она снова выложила на стол восемь пачек сигарет. Я начал рассовывать сигареты по карманам, но их было слишком много, и половина осталась у меня в руках. Затем девица протянула мне тысячефранковый билет. Ару угостил меня сигаретой, и мы закурили. Белокурая девица уже собралась вернуть мне паспорт, как вдруг бросила на него взгляд.

— О! — воскликнула она. — Вы, оказывается, не француз!

— Нет, — сказал я.

— В самом деле вы не француз? — переспросила она, разглядывая мой паспорт. — Франция — моя вторая родина, как мне объяснили, но я не француз.

Девица бегло взглянула на меня, затем снова принялась рассматривать мой паспорт.

— А кто же вы такой? — осведомилась она.

— Там ведь сказано, я испанский эмигрант.

— А вы не приняли французское подданство?

— Погодите, мадемуазель, бабочка еще порхает, а вы уже готовы проткнуть ее булавкой!

Выпалив это, я ощутил стыд. Опять шутка, достойная «бывшего борца», как сказала бы моя синеглазая знакомая из Эйзенаха.

— Я серьезно спрашиваю вас, мсье, — повторила она официальным тоном. — Вы в самом деле не француз?

— В самом деле не француз.

Стоявший рядом со мной Ару потерял терпение.

— Какая разница, черт побери, француз мой приятель или турок? — спросил он. — Я не турок, — учтиво поправляю я.

Надо же в самом деле уточнить положение.

— А если даже он не француз, черт побери, какая разница? — снова спросил Ару.

Белокурая девица слегка смущена.

— Видите ли, — сказала она, — это касается пособия по репатриации. Оно выплачивается только французским гражданам. — Я не французский гражданин, — сказал я, — и вообще я ничей гражданин.

— Не станете же вы уверять, будто он не имеет права на эту жалкую тысячефранковую бумажку! — в ярости крикнул Ару. — Вот именно, — ответила белокурая девица. — Вот именно. Он не имеет на нее права.

— Но кто, черт побери, выдумал эту хреновину? — заорал Ару.

Белокурая девица совсем растерялась.

— Не сердитесь, мсье, я здесь ни при чем. Это решение администрации.

Ару разразился уничтожающим смехом.

— Администрация, — передразнил он, — плевал я на вашу администрацию. Сами-то вы как считаете?

— А мне не положено ничего считать, мсье, — отрезала девица.

— У вас нет никакого собственного мнения на этот счет, так, что ли? — издевательски осведомился Ару.

— Если бы я начала по всякому поводу составлять собственное мнение, мсье, было бы просто невозможно работать, — с непритворным негодованием сказала девица. — Я только выполняю распоряжения администрации, мсье, — добавила она.

— … твою мать! — сквозь зубы пробормотал Ару.

— Моя мать тоже на государственной службе, мсье, — с еще большим достоинством выговорила девица.

— Брось, — сказал я Ару, — ты же видишь, мадемуазель обязана выполнять распоряжения администрации.

Ару сразил меня взглядом.

— Заткнись, — отрезал он, — ты не француз, ты здесь ни при чем. Для меня это вопрос принципа.

— Распоряжения на этот счет сформулированы совершенно точно, мсье, и притом в письменном виде. Только французские граждане имеют право на пособие по репатриации, — повторила девица.

— Значит, мы зря воевали, — сказал Ару.

— Не болтай ерунды.

— Заткнись! Я сказал: это вопрос принципа.

— Что до меня, — продолжал я, — то я не воевал.

— Ты что за хреновину несешь? — накинулся на меня разъяренный Ару.

— А ничего. Просто я говорю, что не воевал.

— Я спрашиваю: что значит этот собачий бред?

Ару обернулся ко мне. Белокурая девица удивленно наблюдала за нами. Она все еще держала в руках мой временный паспорт.

— А то, что никакой я не бывший борец. И я вовсе не воевал.

— Ты что, спятил? А что же ты тогда, спрашивается, делал?

— Я участвовал в движении Сопротивления.

— Знаешь что, не вкручивай мне шарики. Ты всерьез считаешь, что не имеешь права на это занюханное пособие по репатриации?

— О, простите, — вмешалась белокурая девица, оскорбленно поджимая губы, — но это вовсе не пособие по репатриации, это только аванс в счет будущего пособия. Точные размеры компенсации еще не определены.

Эта белокурая девица любила ставить точки над «i». Ничего не поделаешь — администрация.

— Хреновый аванс, — пробурчал Ару.

— Не надо грубить, — сказала девица.

Ару вновь разразился громовым голосом.

— Я спрашиваю тебя, хочешь ты получить этот хреновый аванс или нет? — Но ведь я же не репатриант, — простодушно заявил я. — Не иначе ты спятил, — повторил Ару.

— Послушайте, — сказала девица, — речь идет вовсе не о том, хочет ли мсье получить аванс или же нет. Речь идет о том, что он не имеет на это права. Понимаете? Право…

— Не право, а сраво, — пригвоздил ее Ару.

Шум спора привлек к нам всеобщее внимание. К нам подошел какой-то молодчик. Вместо белой блузки на нем синий костюм. Наверно, он заведовал тем самым отделом администрации, которому надлежало оформить наше возвращение в мир живых. Он учтиво осведомился о причинах спора. Ару изложил ему суть вопроса, пересыпая свою речь крепкими словечками и суждениями более общего порядка применительно к политике Франции. Белокурая девица тоже изложила ему суть вопроса, но безучастным тоном и на своем конторском языке. Для нее это был чисто служебный вопрос, ее дело — сторона.