Николай Сучков - Пламя в джунглях

Военное поселение Кохима стало главной ареной ожесточенной битвы за Индию. Эту, в прошлом красивую деревню, расположенную на высотах между Имфалом и Димапуром, защищали английские и индийские солдаты. Японцы окружили городок со всех сторон и начали напряженную осаду.

На помощь Кохиме была брошена знаменитая вторая британская дивизия, которая разгромила немцев в Северной Африке. Рослые упитанные краснощекие ребята с новенькими автоматами шли в бой и больше не возвращались. Они в первый и последний раз узнали, что такое джунгли, как обманчива их сочная зелень. Львы Ливийской пустыни оказались беспомощными котятами в джунглях Нагаленда.

Японцы заманивали их в дебри и набрасывались на них со всех сторон, не выпуская живым никого. Полки герцога Корнуэльского, Королевских стрелков, Его величества короля, Ее величества королевы, Дургемский, Норфолкский — все они растаяли в джунглях, как туман. Вторая дивизия — краса и гордость Великобритании, за несколько дней была перемолота в страшной мясорубке лесной войны.

Не успели воины Алекса вступить в Хванде, как весть об этом мгновенно распространилась по деревне. Сбегались селяне, обступали отряд, растворялись в нем. Они возбужденно переговаривались, тянули к Алексу руки.

Вдруг все смолкли, расступились. Показалась Гаудили. Желтая с черной каймой шаль на ее покатых плечах развевалась, как фата.

— Галюша! Родная! — Алекс рванулся ей навстречу. Вождь склонила гордую голову, чтобы люди не видели сверкнувших в уголках ее глаз слезинок.

Алексу поднесли сына. Подбрасывая визжащего Алиса, он громко смеялся от радости. Гаудили, не отрываясь, смотрела на них.

— А где Сандуни? — вдруг спросил Алекс. — Почему его нет?

— Сандуни ушел в дом Ялу, — ответила печально Гаудили. — Когда вы отправились на север, японцы опять напали на нас. Их было очень много, и с ними стальные чудовища, изрыгавшие пламя. Сандуни и воины полегли здесь, защищая нас.

Алекс опустил голову, стянул порванный берет. Стоял, мрачнея. Тяжелая волна ненависти поднималась в его душе.

На другой день главный жрец племени Мггедабу устроил проводы умерших. По обычаю эта церемония проводится на Новый год, в марте, и он едва дождался этого дня. Слишком много людей погибло уже на месте вновь отстроенной деревни. Они мешали жить живым.

Нага верят в загробную жизнь. По их поверьям мертвые, вернее, их души, остаются жить в прежнем доме до тех пор, пока их не вынудят удалиться. Трупы раскладывают на высокий помост, сооруженный у входа в селение, кости потом сжигают.

После смерти в доме обычно ставят пищу и питье для духа умершего в то время, когда живые садятся обедать. По праздникам иногда ставят горшки с водой и размолотыми лианами-мочалкой, чтобы мертвые тоже могли помыться и принять участие в празднике. Так делается до тех пор, пока не проведут церемонию отделения мертвых от живых.

Накануне были приготовлены все вещи, которые потребуются мертвым в другом мире: одежда, орудия труда, семена. В полдень Мггедабу поднялся на верхний конец деревни. Улица опустела, все живое попряталось: дети и взрослые, куры, свиньи и собаки, чтобы мертвые не забрали их с собой.

Мггедабу шел по улице, неся в руке тлеющую головешку. Его седые волосы блестели под солнечными лучами. Он громко взывал к духам взять свое имущество и удалиться:

— О, все вы мертвые! Идите на свои места и оставьте здесь живущих! О, мертвые! Пришло время расстаться! Пусть живые останутся, а мертвые уйдут!

Когда старый жрец убедился, что последний дух умершего прошел нижние ворота деревни и удалился по дороге в сторону мертвых, он запер ворота и зашагал обратно, громко возвещая:

— Мертвые ушли к себе! Мертвые отделились от живых! Мертвые ушли.

Сразу же распахнулись все двери. Завизжали свиньи, пинками выгоняемые на улицу. Деревня ожила. К Алексу подбежал юноша, почтительно склонился: староста зовет кадонги.

Огонь горел между тремя камнями очага. Рядом лежал умирающий Нагкхулоа. Алекс удивился перемене, происшедшей с этим когда-то крепким суровым мужчиной. Сейчас перед ним на тростниковом мате лежал скелет.

— Джапы, — ответил на немой вопрос сын старосты Семранг.

— Я рад тебя видеть, кадонги, — прошептал Нагкхулоа еле слышно.

— Спасибо, мой друг! Мы еще успеем наговориться. Лежи спокойно, поправляйся! У нас все хорошо. Бьем джапа. Привет тебе от воинов.

— Эх, Алис! Я уже отговорился. Злой дух грызет душу и не отвяжется от меня, я знаю, — дрожащей рукой умирающий потянулся к Алексу, присевшему у его изголовья. Алекс взял его руку и стал гладить по шершавой сморщенной коже. — Боги неба снова к нам милостивы. Ты вернулся, и моему сердцу легче. Теперь я могу спокойно умереть. Сем-ранг, сын мой! — обратился он к сыну. — Ты заменишь меня. Будь верен кадонги, как я.

Нагкхулоа вдруг закашлялся, отплевывая кровь и глядя на Алекса извиняющимися глазами. Потом, горестно покачал головой и хрипя откинулся на чурбак, служивший подушкой. Дыхание с присвистом вырывалось из тощей груди. Немного погодя оно стало ровнее — староста заснул. Алекс тихо удалился.

Вечером люди сходились на деревенскую площадь. Народу собралось много — Хванде разрослось. Слышались крики:

— Кадонги! Мы хотим видеть кадонги! Пусть расскажет! Пусть скажет, когда кончится война!

Алекс взошел на небольшой помост перед горящим костром. У подножия расположились старейшины племени. За ними — плотными рядами толпа.

— Второй год мы сражаемся с врагом, вторгшимся в наш дом, пролито много крови, — начал он. — Но наши жертвы не напрасны. Враг уже боится нас. Он нападает теперь, как трусливый шакал, когда охотники вдали. Мы начали одни, а сейчас с нами земи, ао, агорс. Поднимаются ангами, лота, ренгма. В наших рядах тысячи закаленных воинов. Люди сиеми! Посмотрите туда, где заходит солнце! Прислушайтесь! — и собравшиеся, повинуясь его взволнованному голосу, повернулись лицом на запад, где с глухим гулом метались по небу зловещие красные блики. — Там идет великая битва. И чем сильнее будут наши удары, тем скорее кончится война. Свобода в наших руках!

Воины одобрительно загудели, размахивая оружием.

Но вот на помост взошел высокий худой старик с редкой бородкой. Он поднял руку, призывая к молчанию:

— Я прожил тысячу лун. Зачем совать голову в пещеру тигра? Осторожному гибель не грозит. Вот вам мой совет: не хватай кобру за хвост, укусит.

Толпа заохала, застонала. Страсти бушевали не долго — вышел Семранг, новый староста Хванде.

— Люди сиеми! — сказал он твердо. — Вон сколько у нас воинов! Где они родились? В крысиной норе? Нет, они выросли в борьбе за свободу. Их будет еще больше, и тогда нам не страшен никакой враг. Мы вынуждены защищаться. Лучше умереть в честной борьбе, чем жить в позоре. После смерти тигра остается шкура, после смерти человека — слава. Не посрамим же нашей славы!