Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания

Меня направили в эту семью, чтобы компенсировать потерю рабочих рук, поскольку хозяин дома — он же основной работник — находился на военной службе по приказу и в интересах фюрера. С моим появлением в этой дружной и работящей семье старику стало немного легче.

— Димитрий, покурим? — обращался он ко мне, и тогда двух мужчин женщины одергивать уже не решались, но и мы, понимая их, не злоупотребляли добротой обеих.

Дом был большой, во всяком случае — не халупа, с пристройками, крепкий и добротный, хотя и построен давно. К богатым дворам его не отнесешь — обычный средний крестьянский дом. Во дворе — колодец, сеновал, помещения для скота и домашней птицы. В хозяйстве две коровы, теленок, несколько откормленных свиней, по 10–15 штук гусей и кур. По нашим старым понятиям, это крепкое середняцкое хозяйство, где работают только члены семьи, причем обязательно все без исключения. Вряд ли в наших колхозах в мирное время так работали, а о военном судить не могу — не видел. Эти же люди всю жизнь трудились не покладая рук.

Я, не искушенный в сельском хозяйстве человек, многое видел, узнавал и постигал впервые, но самым неожиданным было следующее. Обеих коров и теленка я обмывал в течение дня столько раз, сколько требовалось «по обстановке»; 3–4 свиньи я должен был мыть не менее двух раз в день — утром и вечером. Ежедневно я чистил до блеска коня. Для этой цели имелся специальный набор различных скребков и щеток. На эту работу уходило не менее получаса. Особенно тщательно требовалось приводить в порядок красивейшую гриву и длиннющий хвост. Коровы на пастбище не ходили, стояли в коровнике. Ежедневно я накашивал им травы «по росе», убирал навоз и менял солому. Теленок содержался отдельно. Кормил я его в специальном корыте, куда насыпал муку, добавлял молоко, обязательно теплую воду и все тщательно размешивал, стараясь, чтобы не успело остыть. Для свиней я варил на пару отборный картофель. В хозяйстве имелась специальная пароварка на 10 килограмм картофеля, похожая на большой самовар. Когда картофель был готов, а хозяев рядом не видно, я первым снимал пробу с картофеля и съедал не менее килограмма вкусной, рассыпчатой картошки, не пахнущей ни химикатами, ни нитратами, ни навозом и никакой другой гадостью. Такой картошки мне больше никогда кушать не приходилось. Я мял картофель в деревянном корыте, добавлял молоко, муку, немного теплой воды, после чего кормил свиней. После таких процедур можно только представить себе вкус будущей свинины, ветчины или окорока! Гусям и курам я давал кукурузные зерна, предварительно очищая початки.

В пищу птице шли и помидоры. Их выращивалось довольно много, но сами хозяева их не ели. Помидоры небольшого размера, продолговатые, очень сладкие, назывались «паратайс». Когда я набросился на них, поедая прямо с куста, австрийцы смотрели на меня, как на дикаря:

— Димитрий, их же не кушают — это для птицы…

Не могу объяснить, почему у них так было. В то время расспрашивать я не стремился: некогда и незачем.

Для меня необычным был весь уклад жизни в данной конкретной семье, и особенно нескончаемый физический труд. Они не могли позволить себе расслабиться, находясь все время в напряженном состоянии — работы хоть отбавляй. Они могли попросить второго военнопленного, но боялись, что двоих изголодавшихся работников им не прокормить. Тогда получается, что это скорей бедняцкое, а не середняцкое хозяйство — запутался я в нашей соцтерминологии…

Я быстро научился запрягать коня в подводу, брал косу и оселок, ехал в поле косить траву для коров — освоил и это. Каждая семья имела участок, и с кормами ни у кого сложностей не возникало. Наделов земли хватало всем.

Как и чем питалась эта крестьянская семья? Весь светлый рабочий день мы вчетвером были на глазах друг у друга, и у меня нет ни малейших оснований считать, что хозяева добавляли за моей спиной что-то свой рацион. Не такие это были люди! А вот я это практиковал неоднократно.

Эта семья никогда не пила молоко, не производила и не употребляла в пищу молочные продукты, не пила чай, кофе. Сахар напрочь отсутствовал в доме, как и сливочное масло.

Когда мы работали в поле с отрывом от дома, то брали с собой на день несколько бутылок виноградного вина, глиняный горшочек свиного смальца и пару буханок хлеба с солью — и так всегда. Даже отварной картошки ни разу не взяли с собой — не принято было. Но о вине следует сказать особо. Такого вина я тоже больше никогда не пил. Естественно, это безалкогольный напиток — то, что мы именуем сухим вином типа «Рислинг», но домашней выработки и совсем другого качества, в полном смысле слова — натуральный продукт.

Вот при такой трапезе в поле я поступал нехорошо, улавливая момент, когда на меня не смотрели, и зачерпывал из горшочка столовой ложкой смалец, отправляя его побыстрее в рот. Правда, так я делал только в первые недели после лагеря.

Вечером, по окончании рабочего дня, вся семья садилась за широкий стол и ела по-крестьянски из одной суповой миски или из одной сковороды совершенно так, как это делают крестьяне в любой стране. Меня никто в этой семье не считал человеком «второго сорта», я сразу стал равноправным членом семьи и вместе со всеми запускал ложку в сковороду в порядке живой очереди.

Обычно вечером ставились на стол две большие сковороды. На одной из них находился особым образом обжаренный мелкими ломтиками картофель, панированный в муке. Это блюдо называлось «штерц».

На другой сковороде — фасоль в томатном соусе. После 14–16-часового рабочего дня еда казалась невероятно вкусной, да так оно и было. Вчетвером, дружно и не мешкая, мы опустошали две семейные сковороды, запивая все тем же вином.

В качестве первых блюд, которые подавались очень редко, можно упомянуть хлебный суп с луком (бротзуппе), фасолевый суп (фасолензуппе) и суп с мучными кнелями со свининой (кнеллензуппе). Других, как правило, не варили.

К этому рациону я добавлял помидоры и кукурузные початки, но особо налегал на хлеб со смальцем…

Теперь о работе. Я попал в Целлерндорф в начале осени, в разгар уборки винограда. Хозяйка со стариками срывали гроздья винограда и клали их в специальный, долбленый из дерева, заплечный сосуд на двух ремнях. Сосуд весьма вместительный, превосходил размерами самый большой рюкзак наших рыболовов. Я должен был относить сосуды с виноградом в каменное строение. В нем по центру располагался огромный чан, выложенный из камня. В нем делали вино. Виноградник, принадлежавший семье, находился на склоне горы, и мне приходилось тащиться с грузом в гору. Я высыпал виноград в чан, туда же опускал свою физиономию, упивался до отвала виноградным соком и отправлялся за следующей партией винограда. Уборка винограда продолжалась больше недели.