Илья Маркин - Люди грозных лет

Доехав до самой Москвы, Канунников никак не мог припомнить всего, что было прошлой ночью, и от этого и от болезненной ломоты в голове и во всем теле был так мрачен, что шофер, всегда разговорчивый с ним наедине, за всю дорогу не смел вымолвить ни слова. То, что компания была всего из шести человек и что с ним была пухленькая брюнетка в ярком цветном платье, он хорошо помнил, а вот когда уехали все, куда делась брюнетка, как он очутился в саду под кустами сирени и все остальное, что было в эту ночь, растворилось, исчезло из гудевшей с похмелья тяжелой головы. Даже обычный стакан коньяку, который всегда после «основательной», как он говорил, выпивки спасал его, на этот раз не оказал никакого воздействия. Если бы не предупреждение начальника главка, что утром, возможно, будет совещание, он ни за что в таком состоянии не поехал бы на службу. Теперь же, зная строгость своего начальника, он ехал, проклиная и минувшую ночь и совещания, которые он считал самым трудным в своей службе.

Так, раздраженный и злой, приехал он в главк и сразу же попал под напор секретаря, который, выложив на стол целую кипу бумаг, настойчиво повторял:

— Нельзя тянуть, Владимир Андреевич, решать надо. Очень много срочных и весьма важных.

— Не сейчас, не сейчас, через полчасика, — отмахнулся Канунников.

Секретарь, забыв и страх и совесть, еще назойливее твердил:

— Срочные, нужные, а вы и позавчера не смогли и вчера не смогли.

— Сказал через полчаса — и баста! — прикрикнул Канунников и захлопнул дверь кабинета. Он хотел было присесть в кресло, перекурить, а потом приняться за дела, но не успел даже подойти к столу, как тревожно зазвонил тот самый телефон, на зов которого Канунников бросался, оставляя все дела.

— Канунников, слушаю вас, — схватив трубку, ответил он выработанным тенорком и всем телом склонился к столу.

Говорил сам начальник главка; всегда здороваясь любезно и приветливо, на этот раз отрывисто бросил: «Добрый день». Это сразу насторожило Канунникова.

— Какие у вас дела с Вышловским? — строго спросил начальник главка, и Канунников, моментально сообразив, что с Вышловским что-то случилось, незамедлительно ответил:

— С Вышловским у меня серьезных дел нет.

— Как же так? Вы сами говорили, что две цистерны горючего в наш адрес переведены через Вышловского.

— Это формальность. Цистерны наши, и получили мы их по наряду, — чувствуя, как потеет рука, державшая телефонную трубку, уверенно сказал Канунников.

— А шесть вагонов пиломатериалов?

— Вышловский тоже никакого отношения к ним не имеет.

— Ну, вот что, смотрите, Канунников, проверьте все. Вышловский уличен в жульничестве и растрате государственных средств, — закончил начальник, и в телефоне запищали частые гудки.

— Вышловский, Вадим Вышловский засыпался, — проговорил Канунников и, все еще держа в руке трубку, опустился в кресло.

В памяти одно за другим всплыли и большие и малые дела, которые вел он с Вышловским и через Вышловского. И цистерны с горючим, и пиломатериалы, и стекло, и многое другое было переведено через посредство Вышловского. И сам Вышловский через Канунникова переводил в свою контору и уголь, и металл, и смазочные материалы. Все это было, и теперь нужно что-то предпринимать. Мысли Канунникова работали с лихорадочной быстротой. Он набрал телефон Вышловского — там никто не ответил. Он позвонил его секретарю, и секретарь молчал. Оставалось проверить дома, но домой к Вышловскому никто из его приятелей не звонил, зная его натянутые отношения с женой, дошедшие почти до развода.

Дрожащей рукой Канунников с трудом вытащил из кармана записную книжку, нервно листая ее, нашел нужную страничку и обессиленно закрыл глаза. Только позавчера по его распоряжению со станции Сортировочная были переадресованы Вышловскому три вагона угля, а от него получен наряд на эти разнесчастные две тонны меди, из-за которых чуть не остановилась работа двух заводов.

«Уголь перехватить, отобрать, а медь достать хоть из-под земли и вернуть Вышловскому», — зародилась спасительная мысль, и Канунников начал лихорадочно звонить по телефонам.

К счастью, вагоны с углем стояли еще на станции Сортировочная, и податливое железнодорожное начальство согласилось ликвидировать новый наряд, как выписанный ошибочно, и восстановить старый. Но медь, медь была самым главным злом. Меди ни у кого не было. Словно вся Москва только и питалась одной медью. Даже Бармин, сам Бармин и тот на просьбу Канунникова завопил:

— Медь! Да я, голуба, медь на сливочное масло сменяю, вагон на вагон и без всякого калыма!

Оставалось только одно: просить старого приятеля отца — сердитого и злого начальника треста — дать заимообразно хотя бы на неделю несколько тонн меди.

— Э, милок, — ответил всегда любезный с Канунниковым приятель отца, — такими делами не занимаюсь и тебе не советую! Если трудно, прижало с чем-либо, иди прямо к начальству и требуй, настойчиво требуй, законно и — все будет!

Этот любезный тон окончательно вывел Канунникова из себя.

— Старый бирюк! — ругался он, бросая трубку. — Паинькой прикидывается, а сам у любого из зубов вырвет.

Листая и перелистывая алфавит, Канунников звонил по всем телефонам. Он теперь уже не просил, не предлагал, а умолял, упрашивал, выклянчивал, обещал все что угодно за взятые заимообразно две тонны меди. Наконец после целого часа беспрерывных переговоров ему удалось, поймав на не менее дефицитный уголь, выпросить у одного такого же заместителя начальника главка соседнего министерства нужную медь с обязательством вернуть ее через две недели.

Главное дело было улажено, а мелкие взаимообмены с Вышловским не так уж волновали Канунникова. Облегченно вздохнув, он хотел было приняться за ликвидацию и этих грешков, как снова зазвонил телефон, теперь уже не внутренний, а городской, номер которого использовал он только для личных разговоров.

— Слушаю, — протяжно ответил он. — А-а-а! Лорочка! Очень рад слышать твой голосок, очень рад!

Однако голосок Лорочки был совсем не радостный и говорила она не как обычно, приятно растягивая и округляя слова, а отрывисто, быстро, словно кто-то стоял позади нее и нетерпеливо подталкивал.

— Володя! Это ни на что не похоже! Ты избегаешь меня. Почему ты избегаешь? Вторую неделю не встречаемся.

— Все дела, дела и дела, вздохнуть некогда, — привычно ответил Канунников, удивляясь резкости и настойчивости такой всегда сговорчивой Лоры.

— Мне нужно видеть тебя. Немедленно. Сейчас же! — выкрикивала Лора, и в ее голосе Канунников почувствовал слезы.

— Не могу, Лорочка, я на работе.

— А я на работу приеду, сейчас приеду, я знаю где.