Илья Маркин - Люди грозных лет

Взбитая сотнями ног пыль грязной кисеей повисла над дорогой. От неизвестности, от истощения и голода, от страха близкой смерти люди шли, понуро опустив головы, прижимаясь друг к другу, всячески отдаляясь от мрачных непроспавшихся охранников.

Прошел час, второй, третий, а колонна пленников все ползла не останавливаясь; все так же тревожно, с затаенной надеждой смотрели насквозь пропыленные, изголодавшиеся люди вперед; все так же, подъезжая и разъезжаясь, переговаривались конвоиры; все так же то в одном, то в другом месте высвистывала, рассекая воздух, плеть, вскрикивал то озлобленный, то отчаянный голос.

Наконец вдали на пригорке миражем мелькнуло селение и тут же скрылось за дымчатой синевой недалекого леса. Опять потянулась унылая, пропыленная дорога и светлые, лучезарные поля по сторонам. И снова только шорох шагов, тяжкое дыхание и редкие вскрики плыли над дорогой. Не было ни встречных людей, ни птичьих голосов, ни веселого оживления на готовых к уборке полях. И, словно отвечая на чаяния людей, справа от дороги, уснув под солнцем, потянулась густая, крупноколосая рожь. По чьему-то приказу колонна остановилась, ехавшие справа верховые отодвинулись в сторону, и люди из колонны, как по единой команде, бросились в рожь, жадно хватая налитые зерном колосья, набивая ими карманы, вышелушивая и поедая зерна. Напрасно и Васильцов и другие предупреждали товарищей, что сырая рожь опасна, что много зерна есть нельзя. Никто их не слушал. Торопливо, с хрустом работали челюсти, шуршала и потрескивала солома, дрожащие руки, обгоняя друг друга, горстями хватали колосья. Не прошло и получаса, как от широкой, вытянутой вдоль дороги полосы укосистой ржи осталось только вытоптанное, до пыли опустошенное пространство.

Конвоиры криками и ударами снова выстроили колонну, и теперь повеселевшее шествие двинулось вперед.

— Вот сволочи, — свистящим шепотом ругался Васильцов, — сейчас наверняка подведут к воде, напоят, и люди один за другим падать начнут. Это же отрава, отрава для голодных людей.

Предположения Васильцова оправдались. В глубокой балке, где у самой дороги высоко поднял длинную шею колодезный журавель с огромной — ведра на три — деревянной бадьей, колонну остановили. Конвоиры отобрали из пленных десяток здоровых мужчин и приказали им лить воду в длинное деревянное корыто у колодца, где колхозники обычно поили скот.

Натуженно скрипел журавель, поднимая наполненную водой бадью, и с каждым его скрипом толпа пленных с горящими жаждой глазами, сгущаясь, все ближе придвигалась к колодцу. Горяча лошадей и взмахивая плетьми, конвоиры сдерживали напор и оттесняли толпу от колодца. Поднятая наверх бадья перевернулась, и светлая, прозрачная вода заискрилась, зажурчала, растекаясь по желобу. Толпа пленных вздрогнула, застонала и еще сильнее нажала на передних, прижимая их к конвоирам. Они разделились теперь на две группы: одна сдерживала напор толпы, другая поила лошадей в корыте и, черпая воду из бадьи кружками и котелками, неторопливо пили сами. Когда конвоиры поменялись местами, нетерпение толпы достигло предела. В гнетущей, грозовой тишине раздался звонкий голос Васильцова:

— Товарищи! Осторожнее пейте! Меньше пейте! Сырое зерно и вода — яд для голодного организма!

Четверо конвоиров, врезаясь в толпу, бросились на голос. Воспользовавшись этим, толпа прорвалась сквозь строй всадников и хлынула к корыту. В тесноте, в суматохе, в давке отчаянно кричали дети, кто-то, очевидно раздавленный, надрывно стонал, сопели, ругались озверевшие люди. Бадья то и дело мелькала вверх и вниз, выплескивая воду в закрытое людскими телами корыто скотского водопоя. Утолив жажду, обессилевшие люди выбирались из толпы, садились на землю и, отдохнув, снова устремлялись к корыту. Только человек двадцать мужчин во главе с Васильцовым сохранили спокойствие и, не глядя ни на колодец, ни друг на друга, понуро стояли в стороне. Конвоиры съехались вместе и, раскуривая сигареты, о чем-то с хохотом говорили один другому, показывая на толпу у корыта.

А часа через полтора, когда колонна километра на три отошла от колодца, от приступов острой боли в животе упала молодая женщина. Скорчившись, она лежала в пыли и не стонала, не кричала, а только взвизгивала, обезумевшими глазами моля о помощи. Васильцов и еще двое пленных бросились к ней, но подскакавший конвоир с маху ударил прикладом по лицу Васильцова, и он, обливаясь кровью, упал на руки товарищей. Никто больше не решился помочь женщине, и она, в окружении конвоиров, осталась на пыльной дороге. Там, где она лежала, хлопнул выстрел, и все люди в колонне вздрогнули, и задние увидели, как забилась в предсмертных судорогах молодая обессилевшая женщина.

— Застрелили, — жутким шепотом пронеслось по колонне, и этот шепот словно явился сигналом для самого страшного.

В разных местах упало одновременно несколько человек. Стоны, дикие крики, вопли огласили пустынное поле. Все люди еще плотнее сгрудились, боясь взглянуть на тех, кто, корчась от болей, оставался на дороге.

В непрестанных хлопотах стремительно неслась жизнь Николая Платоновича Бочарова. Лето было жаркое, дружное, и едва успели управиться с сенокосом, как, вызревая, забурела рожь, светлеющими остьями призывно зашуршали овсы, в оранжево-белом накипе доцветала гречиха. Подходила самая трудная пора колхозного лета. Рабочих рук в колхозе по-прежнему не хватало. Ржаные поля колхоза занимали огромные массивы, и рожь везде была густая, колосистая, с уже выклюнувшимися твердыми зернами. Косить такую рожь нужно было сразу на всех полях, не давая переспеть и осыпаться зерну. Николай Платонович вспомнил, как в последний год перед войной вызрела в колхозе такая же рожь и как на поля сразу вышли четыре комбайна и за одну неделю смахнули все ржаные массивы. Теперь же МТС комбайнов выделить не могла, и вся тяжесть уборки ложилась на три с трудом отремонтированные жнейки, на десяток косарей и тех женщин, вязальщиц снопов, что мог выставить маленький колхоз.

Николай Платонович ночами не спал, раздумывая, как лучше организовать уборку урожая. Долголетний крестьянский опыт подсказывал единственно правильный план организации работ — прежде всего нужно убрать урожай с поля: скосить его, увязать в снопы, сложить в копны, заскирдовать, а затем, когда вывезенным с полей снопам не угрожает непогода, можно приступить к молотьбе и к хлебозаготовкам. Этот план и был утвержден на расширенном заседании правления колхоза.

Первые дни уборки выдались погожие, жаркие. Весело застрекотали три жнейки на дальнем ржаном поле, у волчьих ям. На первой, подбоченясь на сиденье и лихо взмахивая кнутом, ехал Алексей Гвоздов. Он так ловко управлял лошадьми и так полно забирал по прокосу ряд ржи, что, любуясь его работой, Николай Платонович простил ему и частые насмешки и самолюбивый, неуживчивый характер.