Сергей Андрющенко - Начинали мы на Славутиче...

Особенно яростно сопротивлялись фашисты в кварталах Кёлёнфельда. 83-я бригада морской пехоты, переброшенная сюда с Чепеля, продвигалась вперед довольно медленно. Командующий армией был недоволен этим. Несколько раз он звонил М. Ф. Григоровичу, требуя ускорить продвижение, а потом сам неожиданно нагрянул к нам на командный пункт корпуса, который располагался в селе Терекбалинт. Мы с Григоровичем встретили генерала И. Т. Шлемина, провели в штаб. Комкор подробно доложил о наших делах, особо остановился на действиях бригады морской пехоты, которая вела бой в труднейших условиях.

— Приходится наступать в районе, где много крупных каменных домов, — сказал Григорович. — Маневр здесь ограничен. Не только каждое здание, но и буквально каждый этаж нужно брать с боем.

Чувствовалось, что командарма не удовлетворили эти объяснения. Поморщившись, он сказал:

— Как бы то ни было, а что-то вы засиделись в Буде, Михаил Фролович. А время горячее. Негоже топтаться на одном месте…

Генерал И. Т. Шлемин решил лично проверить обстановку в полосе наступления бригады. Он приказал мне проехать вместе с ним на командный пункт морских пехотинцев. Из Терекбалинта мы выехали в Кёлёнфельд, быстро проскочили открытый участок местности, который немцы интенсивно обстреливали из минометов, и через несколько минут были на командном пункте бригады.

Командир бригады полковник Леонид Константинович Смирнов был ранен. Ему тут же, в подвале заводского здания, делали перевязку. Пока Смирнову оказывали первую помощь, генерал Шлемин поднялся на наблюдательный пункт. В глухой стене каменного здания, обращенной на северо-восток, было сделано несколько смотровых щелей. Через них разведчики скрытно вели наблюдение за полем боя.

Впереди слышалась частая дробь автоматных и пулеметных очередей, воздух вздрагивал от разрывов мин и снарядов. Морская пехота упорно дралась, штурмовала этажи зданий, выбивая засевших там гитлеровцев. Перед нами наступал батальон, которым командовал майор В. П. Быстров — человек храбрый, обладавший завидной смекалкой. Он особенно отличился при взятии Герьена, где Дунайская военная флотилия высадила десант морской пехоты. Во время этого боя командир батальона был тяжело ранен. Его заменил майор Быстров, командовавший раньше одной из рот. Под его руководством десант и овладел Герьеном, захватив небольшой плацдарм для армейских частей.

Вызванный на наблюдательный пункт бригады майор Быстров доложил командарму о ходе боев, показал на местности, где располагаются его роты. Генерал Шлемин долго рассматривал в бинокль участок, где шел бой.

В это время морские пехотинцы через проломы в стенах, сделанные тяжелой артиллерией, прорвались к четырехэтажному зданию и блокировали его с трех сторон. Гитлеровцы вели перекрестный пулеметный огонь из окон всех этажей. Гарнизон здания поддерживала противотанковая артиллерия, находившаяся около соседнего дома. Моряки стали бросать в окна гранаты. Несколько бойцов проникло в полуподвальный этаж. Это затруднило действия нашей артиллерии, и командир батальона решил послать на помощь двух огнеметчиков.

Когда комбригу сделали перевязку, он поднялся на наблюдательный пункт и подробно ознакомил генерала И. Т. Шлемина с положением батальонов бригады и действиями противника. Полковник Л. К. Смирнов докладывал коротко и ясно, со знанием дела. Вел он себя сдержанно, с достоинством, на вопросы командарма, в которых чувствовалось недовольство, отвечал спокойно, доказательно. Я внимательно всматривался в мужественное, волевое лицо Леонида Константиновича и все больше проникался уважением к этому боевому офицеру. Смирнов был человеком прямого, резкого характера, и его очень любили моряки.

Доводы комбрига, очевидно, убедили Шлемина. Он понял, что медленное продвижение морской пехоты объясняется лишь исключительно тяжелыми условиями, в которых им приходится действовать. Командующий приказал полковнику Смирнову организовать внутри штурмовых групп более тесное взаимодействие моряков с саперами, артиллеристами и огнеметчиками.

— Передайте командиру корпуса, чтобы он помог бригаде противотанковой артиллерией, — обратился Шлемин ко мне, — а я со своей стороны приму меры, чтобы усилить корпус огнеметными подразделениями. Подбросим на ваш участок и авиацию…

Распрощавшись, мы уехали от моряков: командарм — на КП соседнего корпуса, я — в штаб. Возвратившись, первым делом передал генералу М. Ф. Григоровичу приказание командующего армией. Вместе мы стали решать, чем же можно помочь бригаде морской пехоты. Однако развернувшиеся вскоре события помешали нам довести это дело до конца.

Обстановка резко изменилась. Кольцо вокруг Будапешта с каждым днем сжималось все больше и больше.

Гарнизон противника оказался в безвыходном положении. Дальнейшее сопротивление фашистов было бессмысленно, оно вело лишь к лишним жертвам и разрушению города.

Чтобы избежать ненужного кровопролития и сохранить от разрушения исторические и культурные памятники, советское командование решило направить командующему немецкими войсками, окруженными в районе Будапешта, ультиматум с требованием капитулировать. Условия предлагались очень гуманные: всем генералам, офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, гарантировались жизнь и безопасность, личному составу сохранялась военная форма, знаки различия, ордена и личная собственность.

И. Т. Шлемин приказал командиру корпуса подобрать двух офицеров, которые добровольно выполнили бы функции парламентеров от 3-го Украинского фронта. Григорович поручил это сделать командиру 316-й стрелковой дивизии полковнику Г. С. Чеботареву, назначенному вместо Л. И. Волошина.

— Люди должны сами вызваться пойти, — предупредил Михаил Фролович комдива. — Парламентерами могут быть лишь мужественные, волевые офицеры, знающие немецкий язык.

— Понимаем, товарищ генерал: задание ответственное, и для его выполнения люди у нас найдутся.

Выбор Чеботарева и начальника политотдела дивизии полковника П. Р. Шведова пал на начальника штаба 1-го батальона 1077-го стрелкового полка старшего лейтенанта Николая Феоктистовича Орлова и инструктора политотдела дивизии капитана Илью Афанасьевича Остапенко, в совершенстве знавшего немецкий язык. Чеботарев и Шведов, впрочем, как и все остальные работники штаба дивизии, знавшие Остапенко, очень тепло отзывались о нем. Это был зрелый, вдумчивый человек, коммунист с большим сердцем. Бывший батрак, потом шахтер, он много занимался самообразованием и был направлен в Высшую школу профдвижения, по окончании которой получил ответственное назначение. Перед войной он работал секретарем ЦК профсоюза рабочих-нефтяников Юга и Центра России. Его долго не отпускали на фронт, хотя он настойчиво просился. Лишь в начале 1942 года ему удалось попасть в армию.