Илья Маркин - Впереди — Днепр!

— Вчера под вечер вылетел на У-2 к нам с докладом, но…

— И самолет был сбит?

— Нет. Пилот ушел от «Мессершмидта». — Приземлился восточнее Курска. Но сам пилот и наш майор Коновалов тяжело ранены и сейчас лежат в госпитале Центрального фронта.

— Вот досада, — с горечью проговорил Хрущев и одобрительно воскликнул, — а пилот молодец! На тихоходном «кукурузнике» ушел от скоростного истребителя! Молодец! Надо послать кого-то потолковее в штабы Брянского и Западного фронтов. Все выяснить, уточнить и подробно доложить. Обязательно побывать в третьей, шестьдесят третьей и одиннадцатой гвардейской армиях. Это ударные группировки, и от их действий многое зависит.

— Ясно, Никита Сергеевич.

— А не могли бы вы слетать, Андрей Николаевич? — обратился Хрущев к Бочарову.

— С удовольствием, Никита Сергеевич, — горячо отозвался Бочаров, — это и важно и очень интересно.

— Вот и добре. Я поговорю с Решетниковым А сейчас пойду умоюсь, до костей пропылился, — улыбаясь, сказал Хрущев и, уходя, добавил:

— Внимательно следите за обстановкой, товарищ Савельев, особенно на Прохоровском направлении.

В штабе 63-й армии Брянского фронта, куда под вечер 10 июля прилетел Андрей Бочаров, было тихо и безлюдно. Все командование армии еще на рассвете выехало в войска, и самым большим начальником в штабе, как сказал Бочарову оперативный дежурный, оставался заместитель начальника оперативного отдела подполковник Гавриков.

«Не тот ли Гавриков, что в академии учился? — подумал Бочаров, торопливо шагая к землянке командарма, где безвыходно дежурил подполковник. — Едва ли. Он же увлекался журналистикой и собирался изменить военной профессии».

Но сомнения Бочарова оказались ошибочны. Заместитель начальника оперативного отдела оказался тем самым Гавриковым, который поступил в академию имени Фрунзе в год выпуска Бочарова и был известен своими статьями и очерками в военных газетах и журналах. Он сидел за обширным столом командующего над ворохом бумаг и хрипло, с явным недовольством в голосе с кем-то говорил по телефону.

— Подождите минуточку, — едва взглянув на Бочарова, торопливо бросил он и продолжал телефонный разговор. — Постойте, постойте. Да не спешите. Вот так… Теперь ясно. Сколько машин пришло? Девятнадцать. А где остальные? Так что у вас саперов нет мостик восстановить? Давно бы и послали. Подождите, звонит второй телефон.

Он схватил изящную белую трубку второго телефона и, старательно прижимая ее к уху, мягко, с заметным волнением ответил:

— Подполковник Гавриков. Так точно. Командующий и начальник штаба в дивизиях. Так точно! Все готово, ждем сигнала. Есть! Как приедет, доложу.

Он положил белую трубку, что-то быстро записал в тетрадь и вновь строго и сердито заговорил по первому телефону.

— Бросьте кивать на обстоятельства! Никаких оправданий! К вечеру все должно быть на месте. Не к утру, повторяю, не к утру, а к вечеру…

Слушая Гаврикова, Бочаров и узнавал и не узнавал того совсем молоденького старшего лейтенанта с цепкими, изучающими глазами и, видимо, врожденной привычкой о всем дотошливо расспрашивать, изводя собеседника бесконечным множеством самых неожиданных вопросов. Он заметно раздался в плечах, погрубел лицом и приобрел ту спокойную уверенность, которую дает служба на ответственных военных должностях.

Окончив разговор, он обернулся к Бочарову, но позвонил третий, видимо, внутренний штабной телефон.

— Никаких отсрочек! — сразу же возвысил он голос. — Повторяю в последний раз: через час все материалы должны быть у меня на столе. Через час и ни минутой позже! Все! — сердито бросил он трубку и взглянул на Бочарова.

— Андрей Николаевич! — вставая, радостно и приветливо заговорил он. — А я вас сразу не узнал. И не много, вроде, лет прошло, но каких, каких лет-то!

— Да и вас узнаешь не сразу, Федор, Федор… — никак не мог вспомнить отчества Бочаров.

— Кузьмич, — подсказал Гавриков и, чему-то мечтательно улыбаясь, проговорил: — Помню очерк о вас писал. Честно признаюсь: восторгался вами и писал с огромным вдохновением. Ну еще бы! — воскликнул он, — отличник учебы в академии, солидный командир и превосходный лыжник. Довольно редкое сочетание даже для армии. Как вы тогда, в Сокольниках, на межакадемических соревнованиях здорово обошли всех!

— Да, было, было, — неожиданно увлекся воспоминаниями и Бочаров, — а мне ваши статьи очень нравились. А сейчас пишете?

— Какой там! — разочарованно махнул рукой Гавриков. — Тут не до журналистики. Вот она, моя писанина, — кивнул он на заваленный бумагами стол, — если собрать все, что за время войны написать пришлось, чуть ли не как у Льва Толстого получится. Десятки томов. Только все это, — вздохнул он, — текучка. Нужное, важное, но не то, к чему душа рвется. Ну, ничего, журналистика от нас не уйдет, после войны займемся. А вы где сейчас, Андрей Николаевич?

— При Воронежском фронте, представителем Ставки.

— При Воронежском? — склоняясь к Бочарову, переспросил Гавриков. — И у вас и на Центральном фронте такое творится, что читаешь информации и в жар бросает. Такую мощь Гитлер бросил. Одновременные атаки нескольких сотен танков. Это же невероятно!

— Да, борьба невиданная, — сказал Бочаров, — и не только по количеству сил, но и по упорству, напряженности, ожесточенности, я бы сказал — ярости.

— Так расскажите, расскажите! — нетерпеливо просил Гавриков.

Слушая Бочарова, он, видимо, по укоренившейся привычке что-то записывал в тетрадь, изредка переспрашивал и все время в раздумье морщил лоб.

— Да, — проговорил он, когда Бочаров смолк, — это превзошло все, что было раньше. И действительно, как сказал Никита Сергеевич, это, видать, последний перевал.

— Несомненно, — подтвердил Бочаров, — Воронежский и Центральный фронты пока преодолевают самые отвесные кручи, а войскам вашего Брянского и Западного фронтов придется начать штурм вершины. Вот за этим я и прилетел, Федор Кузьмич, чтобы узнать, как и когда начнете штурмовать, эту вершину.

— Скоро, — уклончиво отозвался Гавриков, — целое лето готовились и скоро начнем.

— Понимаю, — отгадал Бочаров причину изменения тона Гаврикова и подал ему письмо Ватутина командующим Брянского и Западного фронтов с просьбой подробно ознакомить полковника Бочарова с планами наступления на Орел.

— Да нет, я просто так, — прочитав письмо, смутился Гавриков, — не подумайте, что недоверие.

— Федор Кузьмич, — улыбаясь, остановил его Бочаров, — мы же оперативники, и сейчас головы наши и все, что есть в них, не нам принадлежат, а службе.

— Да, да. Верно, — радуясь, что Бочаров сам развеял возникшую было неловкость, сказал Гавриков, — у нас за что не возьмешься, все тайна, секрет. Такова доля оперативников. Знаете, — вскинул он на полковника улыбающиеся глаза, — я же хоть и липовый журналист, но давно привык записывать разные события и мысли. Еще со школы. А теперь и дневник забросил. Ну что писать, когда даже простенькая поездка в войска — тайна. Приходится больше на память надеяться, а она, говорят, дырявая. Сегодня запомнилось, а завтра вытряслось. Так вот, — развернув обширную карту, строго продолжал он, — план штурма орловской группировки противника состоит в нанесении трех мощных ударов с трех сторон…