Роберт Рэдклиф - Разрушители плотин (в сокращении)

— Хвостовой стрелок — командиру.

— Привет, хвостовой, тебе чего?

— Ничего. Проверяю, слышал ли ты мой доклад.

У Херба Гуттенберга был такой пунктик — убедиться, что его сообщения по ПУ услышали и отреагировали на них. Питер понял это почти сразу после того, как они начали летать в одном экипаже.

— Наш хвостовой стрелок, — тихо обратился он однажды к Макдауэлу. — Гуттенберг. Почему он вечно проверяет, слышно ли его по ПУ?

— Глуховат небось, — предположил Макдауэл. — Спрошу-ка у носового стрелка, Бимсона, они, похоже, друзья.

Их экипаж из семи человек был сформирован полгода тому назад, летом 1942 года, в Центре оперативной переподготовки в Йоркшире — их тогда переучивали на «ланкастеры». Все семеро были сержантами, пребывали в гордом равенстве в глазах Господа: ни единого офицера. И все вопреки любым законам вероятности, правда, не без личных потерь, уже пережили первый оперативный цикл из тридцати боевых вылетов. Ни одному еще не стукнуло двадцати четырех — кроме Макдауэла, который был лет на десять старше и потому получил прозвище Дядька. Экипаж состоял из трех англичан — пилота, штурмана и радиста, двух стрелков-канадцев, бомбардира из Новой Зеландии и бортинженера-шотландца; все семеро были опытными, упертыми, а еще, что неудивительно, достаточно нервными.

В этом смысле Херб Гуттенберг ничем не отличался от других. С Билли Бимсоном они действительно были близкими друзьями — об этом доложил Макдауэл после того, как Питер задал ему вопрос про ПУ. Оба прямо со школьной скамьи завербовались в Канадские королевские ВВС, оба прошли стрелковую подготовку, но когда их направили в бомбардировочную авиацию в Англию, пришлось расстаться. Бимсон попал в 50-ю эскадрилью, Гуттенберг — в 102-ю, служил хвостовым стрелком на «Уитли». Однажды осенним утром — так рассказывал Бимсон — борт Херба возвращался с дальнего вылета на вражескую территорию: оказалось, что над Англией висит густой туман. Вымотанный, разнервничавшийся пилот без особой надежды кружил, расходуя последнее топливо, пытаясь сориентироваться и найти посадочную площадку. В конце концов он включил автопилот и отдал команду покинуть самолет. Херб команды не услышал — у него всю ночь барахлило ПУ. И вот все члены экипажа благополучно выпрыгнули, а он остался один в самолете, сидел и наблюдал, как под ним скользит укрытая туманом земля. Через двадцать минут «Уитли» совершил жесткую посадку на поле под Кеттерингом. Пока машина катилась по полю, Херб сидел, упрямо вцепившись в ремни; наконец она кое-как остановилась.

— Жестковатая вышла посадка, командир, — высказался он в мертвое ПУ, потом выкарабкался из покореженного самолета и выяснил, что рядом никого нет. Жизнь хвостовому стрелку спасло одно только везение, и все об этом знали.

Вот почему Херб часто проверял работу внутренней связи, и Питер не возражал против этого: после сорока-пятидесяти вылетов у всех появляются свои фобии. Даже Дядька Макдауэл, с виду совершенно невозмутимый, имел свои пунктики — перед каждым боевым вылетом надевал чистую форму и начищал ботинки. Но главное — быть мастером своего дела, а вот с этим в экипаже у Питера все было в порядке.

Их действительно отозвали. Они об этом не знали, потому что среди массы иных дефектов в резервном самолете, на котором они летели, была плохо работавшая радиостанция. Вернее, она работала, но не на полную мощность; прибавьте к этому большое расстояние и тяжелые атмосферные условия, и станет понятно, почему Чоки не получил ни одной из радиограмм от командования, поступавших каждые полчаса, — в двух последних содержался приказ возвращаться на базу.

Питер боролся с усиливавшейся турбулентностью, с трудом удерживая самолет. Двенадцать тысяч футов, тринадцать — с каждой отметкой машина становилась тяжелее, неповоротливее. Бросив взгляд за борт, Питер увидел, что обледенение ускорилось — как на крыльях, так и вокруг воздухозаборников двигателей; посмотрев наверх через огромный «парниковый» фонарь «Ланкастера», он понял, что надежды на то, что небо выше прояснится, нет — непроглядная темнота, пронизываемая редкими вспышками молний. Потом по фонарю застучал град — будто гравий летел в стекло, заглушая даже рев двигателей. Питер упорно набирал высоту, остальные сидели, вцепившись в привязные ремни. Вдруг двадцатилетний Билли Бимсон, которому все было видно из носовой башни, вскрикнул:

— Винты! На винты посмотрите! Они горят!

Все лица повернулись в одну сторону. Действительно вокруг винтов возникло призрачное голубоватое сияние, мерцающие ореолы. Их увидел Билли Бимсон, их было видно из носовой башни Киви Гарвею, увидел их и Макдауэл и с непонимающим видом повернулся к Питеру.

Хербу из хвостового отсека было не видно.

— Что там Билли сказал? — спросил он напряженным тоном.

— Ничего страшного! — успокоил всех Гарвей. — Эти самые, огни Святого Эльмера. Статическое грозовое электричество.

— А по-моему, мы горим.

— Святого Эльма, Киви, — поправил Чоки. — Не Эльмера. Такую штуку видели на мачтах парусников, когда…

И тут в фюзеляж с оглушительным треском ударила молния, кабина тут же заполнилась ядовитым дымом, синие искры заплясали по корпусу. Сработали автоматы защиты сети, автоматически отключилась подача электричества, гироскопы отключились. В мгновение ока самолет превратился в незрячего калеку. В кабине, на приборной панели, погас свет, датчики погрузились во тьму. Снаружи, на крыле, внешний левый двигатель, поврежденный молнией, чихнул, выпустил облако дыма и искр и с натужным воем задергался в своем гнезде.

Питер со всей силы надавил на правую педаль — «ланкастер» резко накренился в сторону обреченного двигателя: его предсмертные конвульсии сотрясали весь самолет.

— Не удержать, Дядька! — крикнул он.

Макдауэл схватил фонарик, осветил приборную панель.

— Опору вырвало. Отключаю, а то сейчас крыло оторвется!

Питер кивнул — лицо его перекосилось от усилия; Макдауэл перекрыл подачу топлива к двигателю, полностью прибрал на нем газ и топливный корректор, зафлюгировал лопасти.

Дурная тряска тут же прекратилась. Еще несколько секунд — и Питер сбалансировал рули: подраненный бомбардировщик опять ему подчинялся.

Макдауэл осветил ночные приборы.

— Порядок? — прокричал он.

— Да… вроде бы. — Сквозь завесу дыма Питер сверился с приборами. Он знал: в нормальных условиях «ланкастер» вполне способен лететь на трех двигателях, даже с полной загрузкой. Можно даже понемногу набирать высоту. Но не сегодня.

— Тяжеловато идет, но, похоже, порядок. Правда, половина приборов отказала, так что кто его знает? Как там остальные?

В кабине сильно пахло дымом. Оба опасались, что в фюзеляже мог вспыхнуть пожар. Аккуратно проверяя рычаги управления, Питер дожидался обнадеживающих щелчков — когда все члены экипажа выйдут на связь. Губы у Макдауэла шевелились, но Питер ничего не слышал. Макдауэл покачал головой.