Александр Андреев - Ясные дали

В избе находилось человек шесть мужчин — сельские коммунисты. Человек с широкой лысиной, с рыжеватой щеточкой усов, немолодой, грузный, спрятал бумаги в стол, привстал и оправил белую вышитую косоворотку, подпоясанную узеньким ремешком. Никита понял, что это и был председатель.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал Никита, проходя к столу и подавая руку сперва председателю, потом остальным; Нина присела на лавку у порога. — Нельзя ли у вас определиться? И вообще… обрести права гражданства…

Находившиеся в избе с удивлением, с затаенным недоверием смотрели на парня и на девушку. Невысокий, гладко выбритый, в кепке, с быстрыми, черными глазами инструктор райкома Мамлеев пересел к председателю, пригласил Никиту:

— Садись. Кто такие будете? Откуда? Куда?

Никита сел и положил на стол партийный билет, отпускное удостоверение, паспорт. Мамлеев и председатель тщательно просматривали документы. Коммунисты, подойдя, навалились грудью на стол, повертели в руках и паспорт и удостоверение.

— Кузнец, значит? — Мамлеев оторвался от документов, взгляд его стал пронзительным.

— Как же вас сюда занесло? — спросил кто-то с недоверием. — Почему не уехали в Москву?

— Может, ты там нужен позарез…

— И почему именно наше село тебе приглянулось?

Никита подождал, когда будут выложены все вопросы, потом обстоятельно объяснил, как он приехал в отпуск, как в деревне работал в кузнице, как узнал о начале войны, как шли они пешком, как разбомбили поезд и как он твердо решил остаться здесь партизаном. В неторопливом рассказе его коммунисты уловили правду.

— Как решим, товарищи? — Председатель Филипп Иванович Сковородников опять привстал, опять одернул косоворотку.

Угрюмый, с черной ежистой бородкой и впалыми щеками человек глухо произнес:

— Если с чистым сердцем идет, без подвоха, то пусть остается: в бойцах у нас нужда будет…

— Я тоже так считаю, — подтвердил Мамлеев и поглядел на Нину. — А это кто?

— Нина Сокол, — сказал Никита просто. — Она со мной.

Мамлеев оживился.

— Подойди-ка. — Нина приблизилась к столу, улыбнулась застенчиво и устало. — Воевать отважилась? Не боишься?

Нина поглядела сперва на Никиту: какой, мол, странный вопрос, — потом медленно перевела взгляд на Мамлеева.

— Я видела, как фашисты расстреляли девочку в голубом платьице, — больнее этого ничего не может быть… — Голос ее дрогнул от слез.

Никита заверил:

— Она у нас храбрая.

— Храбрые нам и нужны, — ласковым баском отметил Филипп Иванович Сковородников.

Мамлеев, встав из-за стола, положил руки на плечи Нины:

— Молодец, девушка! Жизнь дается один раз и надо прожить ее по-настоящему, как там сказано у Павла Корчагина? Я дам знать родителям и в ЦК комсомола, что ты осталась у нас для выполнения важных заданий…

Филипп Иванович кивнул мальчику, пристроившемуся в уголке.

— Проведи-ка, Ежик, девушку к Марье Сердовининой, пускай отдохнет, пока мы посидим и подумаем, как нам встречать «гостя дорогого, непрошеного». Да хватит тебе чадить, весь воздух отравил! — крикнул он бородатому человеку, который курил толстую, как сигара, самокрутку, наполняя избу удушливым, зеленым дымом.

Вася Ежик вскочил, дернул Нину за рукав, увел, — она действительно выглядела усталой. С порога Нина поглядела на Никиту, он ободряюще улыбнулся ей: все, мол, в порядке.

В избе огня не зажигали, сидели в сумраке.

— Оружие у нас есть, но маловато, — с огорчением вздохнул Филипп Иванович. — Отступавшие войска оставили…

— Река, Филипп Иванович, начинается с маленького родничка, — успокоил председателя Мамлеев. — Лишь бы родник бился, не угасал…

— Подзаймем оружия у немца по ходу дела, — проговорил Никита спокойно и уверенно.

— Не сегодня-завтра они, — Филипп Иванович под словом «они» подразумевал немцев, — заявятся и к нам. Оставаться нам, коммунистам, в селе опасно. Я думаю, нам нынче ночью, вернее сейчас же, надо уйти в леса… Как ты полагаешь, товарищ Мамлеев?

— Да, надо обосновать и укрепить базу для отряда, — согласился Мамлеев. — Ты, Никита, может быть, отдохнуть хочешь или с нами пойдешь?

— Я уже достаточно отдохнул. Хватит. Прошу располагать мной в полную силу.

— Тогда не станем терять времени. — Филипп Иванович вынул из стола бумаги, подойдя к печке, сунул их в топку и поджег.

К сельсовету подошел Вася Ежик, провожавший Нину к Марье Сердовининой, звонко доложил Никите:

— Как легла, так и уснула… Катька, Марьина дочь, за ней присмотрит… я сказал ей!

Филипп Иванович зазвенел ключами. Он отпер кладовку, вошел туда и попросил Ивана Заголихина, часового, зажечь лучину. В кладовке у стены стояли винтовки и автоматы. Он брал по одной винтовке или автомату и протягивал в дверь, не перешагивая порога. Никита получил винтовку и несколько обойм патронов.

— Стрелять умеешь? — спросил Мамлеев.

— Была бы цель — не промахнусь.

Мамлеев любовно и одобрительно похлопал Никиту по спине:

— Цель не заставит себя долго ждать…

Восемь человек мужчин тихо в темноте покинули село и знакомыми тропами направились к лесу. Ни в одном окне не горел свет, но чувствовалось, что никто не спал, кроме самых маленьких детей: в предчувствии беды собирались по пять, по десять семей в одной какой-нибудь избе, ждали.

…Немцы появились часов в одиннадцать вечера на трех грузовиках. Яркий свет фар, обшарив сиротливо примолкшие избы, длинными полосами лег вдоль улицы. Машины прошли в глубину села и там, на площади, остановились. И не успели еще погаснуть автомобильные фары, как вспыхнуло пламя: в сельсовете нашли оружие, здание облили бензином и подожгли. Солдаты рассыпались по улицам, застучали в запертые двери прикладами — собирали жителей села к школе.

Нина спала на кровати, под белым тюлевым пологом, когда на крыльце раздался громкий деревянный стук. Она вздрогнула во сне, но не проснулась. Катя, рослая девушка, приехавшая к матери на каникулы из Смоленска, сильно прижалась спиной к стене и заплакала. Мать побежала отпирать дверь. Фашистский солдат, войдя, осветил фонариком избу. Лучик задержался на Кате. Она все больнее вдавливала лопатки в ребристые пазы. Ужас широко округлил и заледенил ее зеленые глаза. Солдат что-то проговорил и, оторвав ее от стены, легонько толкнул к двери. Дрожащий свет пылающего сельсовета обильно плеснулся в окна, затопил все алым пламенем, и гитлеровец выглядел красным, зловещим призраком. Он приподнял полог. Нина сидела на кровати, подобрав под себя ноги в белых носочках, — ее разбудил отчаянный вскрик Катиной матери. Она со страхом смотрела на появившийся перед ней страшный призрак. Призрак удивленно протянул «о» — какой, дескать, неожиданно богатый улов! — и протянул к ней руку. Нина решительно отстранила его руку и сама спрыгнула на пол: она все поняла. Рот ее был надменно сжат, глаза мстительно сузились. Солдат торопился, он не дал ей надеть туфли, босую вывел на улицу следом за Катей.