Георгий Николов - Зной прошлого

— За что же тебя арестовали? — поинтересовался я, но Райо не расслышал мой вопрос или не обратил на него внимания. На его лице появилось подобие улыбки.

— Может, я был недостаточно красив для них? Наверное, они подбирали видных собой и стройных, как гайдуки. А на моем лице и от крутого кипятка шрамы остались, и оспа его не пощадила. Так что какой из меня мог получиться партизан?..

Когда я позднее спросил об этом бая Ганчо, он резко оборвал меня:

— О какой красоте говоришь? Мы тогда за большие дела взялись: чету укрывали, вели подготовку к созданию отряда. Как могли рисковать?! Я сам тогда вернулся из лагеря, но каждый день вновь ждал ареста. Да и решение не доверять Будеву было не лично мое, а всего руководства. Возможно, со временем и его бы привлекли к работе, но слишком уж он торопился. Разве с этого начинают нелегальную работу? Хочу быть с коммунистами, дайте мне винтовку! В нашем деле спешка и до беды могла легко довести. В те времена приходилось держать ухо востро. Да вот хотя бы со мной самим какая история приключилась.

Появился тогда в наших краях один рабочий с кирпичной фабрики — из себя такой веселый, остроумный, приветливый. Быстро сдружился со многими нашими ремсистами. Как-то раз они привели его ко мне — парень, мол, знает мотив «Интернационала», а вот слова путает, так что не продиктую ли я их ему. Но меня к тому времени полиция уже научила осторожности — спровадил я гостей ни с чем. А вскоре человек тот слишком поспешно покинул село, даже не получив причитающейся ему платы. Прошло еще несколько месяцев, и меня вновь арестовали. Долго возили из одной тюрьмы в другую. На одном из этапов ко мне подошел какой-то разодетый франт. Не обращая внимания на охрану, он насвистывал «Интернационал». «Сожалею, — говорит, — что не продиктовал ты мне тогда слова. Отдыхал бы давно в тюрьме, а не мотался по всей стране». Смотрю на него, а это старый знакомый, тот, кто выдавал себя за рабочего с кирпичной фабрики, только теперь в своей истинной роли.

— Значит, ты все же умел распознать, кто друг, а кто враг, — упрекнул я бая Ганчо.

— Удивляюсь тебе, — с досадой прервал он меня, — ведь Будев тогда еще ничего не сделал, чтобы ему доверять во всем. Да и времена были слишком суровые. А он появился неизвестно откуда… Так что же, по-твоему, надо было сразу поверить ему?..

— И все же я стал партизаном, — сказал мне тогда в камере Райо. — Хотел доказать и доказал, что я против фашистской власти…

…Наши товарищи по заключению давно заснули. Усталость одолела желание узнать, о чем мы там шепчемся в углу. В камере наступила тишина. Лишь изредка с верхних этажей доносились к нам в подвал крики пьянствующих жандармов. Только на другой день мы узнали, что поводом для затянувшегося далеко за полночь банкета послужил арест нескольких партизан.

На следующее утро первым спустился в камеру поручик в очках. В руках он держал кусок черного, как земля, хлеба, который партизаны ухитрялись выпекать прямо в горах.

— Если бы не схватили вас вовремя, — начал он, — пришлось бы вам довольствоваться таким хлебом. Кто из вас хочет отведать? А ну-ка, давай ты. — Поручик схватил за руку ближайшего к нему арестованного и принялся с силой запихивать ему в рот принесенный хлеб.

— Ничего, что черный, зато вкусный, — ответил ему тот, проглотив с подчеркнутым удовольствием кусок хлеба.

Поручик побледнел как полотно. Очки затряслись у него на носу. Он явно растерялся и не знал, как ему поступить в подобной ситуации. Зло оглядев каждого из нас, он прошипел сквозь зубы:

— Мерзавцы!

Затем, бросив на пол оставшийся у него в руках кусок хлеба и растоптав его сапогами, поручик распорядился:

— Караульный, сегодня этим негодяям никакой пищи не давать. Запрещаю! После обеда привезут пойманных партизан, пусть они тогда и накормят их.

Но все это произошло на следующее утро. А сейчас в камере установилась тревожная тишина, все наши товарищи по заключению уснули, и лишь мы вдвоем продолжали бодрствовать. Одолевавшая меня дремота бесследно исчезла. Рассказ Будева приоткрывал передо мной все новые страницы его трагической судьбы. Я ни на секунду не усомнился в его искренности и жалел лишь о том, что не познакомился с ним раньше.

— Устал, наверное? — шепотом спросил меня Райо. — Ну да ничего, слушай дальше. А то боюсь, что не успею досказать до конца. Сам знаешь, для нас, смертников, самое опасное время — после полуночи.

— Да о чем ты говоришь? Разве не видишь, что жандармы напились и спят. Уверен, что этой ночью ничего не случится. И не только этой. Красная Армия уже близко. Вместе встретим ее.

Впервые с начала разговора Райо открыто посмотрел мне в глаза. Затем широко улыбнулся, положил мне руку на плечо и дружески привлек к себе:

— Веришь мне?

— Верю! Рассказывай дальше.

— Вскоре призвали меня из запаса в армию. Жене своей я сразу заявил: «Винтовку против партизан не подниму». Ну а она тут же рассказала об этом своим родителям. Отец ее набросился на меня с руганью: «Я тебя, голодранца, в дом свой взял, а ты его теперь очернить собрался. Сию же минуту донесу на тебя властям». А мать жены принялась ее успокаивать: «Да на что он тебе сдался с таким лицом? Найдем тебе мужа и красивого и богатого. А этот что с собой принес? Кирку и лопату, да и те чужие». Что было делать? Встал я и пошел прочь из этого дома. Жена в рев, бросилась ко мне, но я ее оттолкнул. Хотела она меня проводить, да я не позволил. Так и ушел на ночь глядя в том, в чем был. Только пустой солдатский вещмешок прихватил с собой. Погода в тот день была хуже некуда: дождь проливной с самого утра лил. Не успел я выйти за околицу, как промок до нитки. Решил вернуться, просить прощения. Подхожу к дому, смотрю — темно. Никто меня не ждал. Злость меня взяла, повернулся и зашагал в город.

Неожиданно Будев замолк. Затем пододвинулся поближе к стене и спросил:

— Куришь?

— Пробовал несколько раз, с тех пор как сюда попал.

— Вот и я не курильщик, но иногда хочется подымить.

Райо достал сигарету, и мы выкурили ее, затягиваясь по очереди. Затем он продолжил:

— В батальоне я встретил хороших людей, большинство из них были из нашей области. Ротный командир, тоже недавно пришедший из запаса, с виду был строг и грозен, а на самом деле — добряк из добряков. Службу спрашивал, поблажек не давал, но за солдата готов был сам умереть. Или вот начнет, бывало, говорить, так вроде бы за царя и не против немцев, а задумаешься — как раз наоборот все выходит. Ну а когда приходилось преследовать партизан, то действия роты походили не то на игру, не то на учение, но никак не на боевую операцию. Только стоило приблизиться к месту, где могли укрываться партизаны, как командир роты принимался что было сил командовать, переставлять взводы, — в общем, поднимался такой шум и крик, что не то что партизаны, а даже все вороны со всей округи спешили убраться подальше. В нашем взводе я очень быстро заприметил одну группочку — секретничали, шушукались между собой. Решил сблизиться с ними. И вот уж, кажется, подружился со всеми, но все же они что-то скрывали от меня. Не укрылось от меня и то, что почти каждый вечер в одно и то же время кто-нибудь из них исчезал на час-два. Не составило особого труда установить, что за вещи они выносили из части и старательно прятали в заброшенной кошаре. Однажды я не выдержал и напрямик заявил им: «Хочу помогать вам. А если задумаете убежать, то и я с вами». Они растерялись вначале, не знали, что и сказать, затем переглянулись и принялись ругать меня: «Ты что болтаешь, за кого принимаешь нас?! Отправляйся к тем, кто тебя подослал, и скажи им, что мы не занимаемся политикой и с коммунистами не якшаемся». И так напали на меня, что, того и гляди, самого куда надо отведут. Разозлился я, выложил им все, что о них думал, и пошел прямо к ротному. Говорю ему: так, мол, и так, неладно у меня с женой, надо бы в отпуск съездить, пока семья не распалась. А про себя решил, что обратно в часть не вернусь — приеду в родные края и там уйду в горы искать партизан. Ротный меня понял, сразу согласился. На прощание сказал: «Как уладишь там все с женой, сразу возвращайся. Нужен ты мне здесь для одного большого дела. Рассчитываю на тебя» Слишком поздно я понял, что он имел в виду. Целый батальон перешел на сторону партизан. Если бы вернулся вовремя, то и я сейчас был бы там, с ними. Так что и здесь мне опять не повезло. В последний вечер я вынес из казармы и спрятал в той самой кошаре полную сумку гранат и патронов. На следующее утро, прихватив винтовку, отправился в путь.