Георгий Николов - Зной прошлого

— Как вы считаете, — спросил я, — остановимся в Руене или сразу поедем в Топчийско?

— Что нам смотреть в Руене? — пожал плечами человек со шрамом. — Поехали дальше.

— Ну почему же, можно и остановиться, — попытался возразить кудрявый.

— Давайте поедем дальше, а, если останется время, на обратном пути остановимся, — предложил я.

Чем ближе к месту казни патриотов, тем неспокойнее становились мои спутники. Они то оглядывались по сторонам, то пристально всматривались в дорогу, но не произносили ни слова. Я тоже молчал, незаметно наблюдая за ними.

— Сюда вы ехали из Бургаса на грузовике, — обернулся я к кудрявому. — Было бы неплохо, если бы вы рассказали обо всем, что произошло тогда.

— Да что произошло?.. В охрану нас было выделено человек шестнадцать-семнадцать, все из моторизованной роты. Фельдфебель Мутафчиев собрал нас после обеда и приказал приготовиться. О том, куда и зачем едем, он не сказал, да и мы его не спрашивали. К половине восьмого вечера собрались во дворе штаба. Расселись кто на крыльце, кто на каких-то ящиках, стоящих вдоль стены, и принялись ждать. Помню, в это время из штаба вышел капитан Русев и громко сказал своему адъютанту: «Буду на заседании в спортивном клубе». И ушел. Около восьми кто-то сказал, что привезли Яну Лыскову. Мы все обступили подъехавшую машину. Из нее вытолкнули пленную партизанку.

— Красивая была женщина, — прервал рассказ кудрявого человек со шрамом, — красивая!

— Люди и так знают, что красивая, нечего повторять одно и то же. Одета она была в брюки гольф, в какую-то пеструю блузку и короткое пальтишко… Подстрижена коротко… На руках наручники…

— Когда увидела сбежавшихся поглазеть на нее жандармов, усмехнулась, — вновь дополнил человек со шрамом.

— Где там усмехнулась! — запротестовал кудрявый. — Она лишь холодно взглянула на нас и спросила: «Куда?» А затем пошла к крыльцу.

Мысли перенесли меня к событиям той ночи.

Весь день под усиленной охраной мы работали в принадлежащих жандармам садах в местности Капчето. Капитан Русев был, по-видимому, совершенно уверен в незыблемости существующих порядков и потому выхлопотал весною у местных властей для своих подчиненных участки общинной земли под садовые плантации. Для рытья колодцев и других работ жандармы использовали даровую рабочую силу — томящихся в фашистском застенке заключенных. Вернувшись в камеру к шести часам вечера, мы застали там нашего товарища Димитра Узунова — его оставили в штабе жандармерии для дальнейшего допроса. Несмотря на попытки Димитра выглядеть спокойным, по его лицу легко было догадаться, что случилось что-то плохое. Из его рассказа мы поняли, что двое других наших товарищей, Захарий Димитров и Пенчо Тотев, также уведенные еще утром на допрос, переведены жандармами в отдельную камеру. В чем дело? И как раз в этот момент жандармы втолкнули в камеру заключенного, который был уведен на допрос уже после возвращения с работ. Он испуганно прошептал:

— Привезли Яну Лыскову.

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? — буквально засыпали вопросами пришедшего.

— Сам видел, как ее вели на верхний этаж.

— Что с отрядом? — спросил кто-то.

Но никто не мог дать ответ на его вопрос. Все мы уже много дней томились в жандармском застенке. Взглянули на Димитра: может быть, он слышал что-нибудь днем. Но он молча стоял в углу камеры и старался не глядеть нам в глаза.

— Что голову опустили? — попытался подбодрить нас Георгий Джендов. — Жаль, конечно, что врагу удалось схватить Яну, но причин для паники тем не менее нет. Давайте-ка лучше перекусим, а о том, что не зависит от нас, нет смысла много рассуждать.

В тот день многие из нас получили передачи со свежим сыром и брынзой. Сев в кружок, мы приступили к ужину.

— Большинство из нас несовершеннолетние, — шепнул мне Димчо Караминдов, — так что расстреливать нас никому и в голову не придет.

— Хорошо, если так! — тихо ответил я. — Но неизвестно, что думает на этот счет капитан Русев.

Димчо улыбнулся:

— А ты пойди спроси его об этом.

— Если дадите мне еще один кусочек, то, пожалуй, и я буду сыт, — шутливо вздохнул Янаки.

Все засмеялись, потому что «кусочек» для такого богатыря, как Янаки, означал весьма изрядный ломоть хлеба. Кто-то потянулся к караваю и отхватил «кусочек». Но хлеб остался нетронутым, так как всех нас насторожил нарастающий шум в коридоре. Отчетливо доносились резкие команды, топот кованых сапог, лязг оружия. Дверь распахнулась.

— Всем оставаться на своих местах! — срываясь на крик, распорядился Чушкин.

У двери застыли двое жандармов с автоматами на изготовку. Владимир Турлаков начал зачитывать имена по списку. Названные товарищи молча выходили в коридор. Последним в списке оказался Георгий Джендов. В дверях он обернулся и выкрикнул:

— Прощайте, товарищи!

Наверное, еще тогда он все понял. Не помню, ответил ли ему кто-нибудь из нас. Георгий запомнился мне взволнованным и бледным, но с гордо вскинутой головой.

Из коридора не доносилось ни стонов, ни криков. Наши товарищи уходили молча. Слышно было, лишь как Турлаков в соседних камерах зачитывал очередные имена по списку, затем раздавались звук шагов и лязг оружия. В те минуты каждый из нас ждал, что следующим будет произнесено его имя…

— Кто связывал им руки? — спросил я бывших жандармов.

— Я находился возле грузовика и ничего не видел, — откликнулся кудрявый. — После узнал, что этим занимались фельдфебель Мутафчиев, унтер-офицер Цветков и рядовой Стойков.

Мне вспомнились показания Цветкова. «Чушкин и Турлаков выводили арестованных из камер, — писал жандармский унтер-офицер. — А мы с Мутафчиевым связывали им руки и затем привязывали по нескольку человек к одной веревке».

— К девяти часам всех вывели во двор, — продолжал кудрявый. — Шофер открыл задний борт. Кто-то подставил стул, и арестованных начали вталкивать в кузов. Яну Лыскову посадили самой первой. Все мы, выделенные для охраны, стояли с оружием на изготовку.

— Кто распоряжался при посадке арестованных?

— Чушкин и подпоручик Крачков. Косю Владев и поручик Дринев стояли в стороне и наблюдали. Когда посадили всех арестованных, в кузов поднялись и охранники. Едва все разместились. Вместе с нами в кузове был фельдфебель Мутафчиев. Цветков сел в кабину к шоферу.

— Не помните, о чем говорили арестованные в те минуты?

— Они о чем-то украдкой переговаривались еще там, во дворе жандармерии, но в общем шуме их слов я не слышал. Помню лишь, что кто-то из них выкрикнул: «Если даже убьете нас, Красная Армия все равно скоро придет в Болгарию!» В грузовике все вначале молчали. Я сидел в глубине кузова. Когда тронулись, один из арестованных спросил меня: «Куда везете нас?» Я ответил, что и сам ничего не знаю.