Поль Сидиропуло - Костры на башнях

Внезапный, будто гром, гул самолетов насторожил всех и сразу же расстроил и без того не слишком стройные ряды пехотного полка Конрада Эбнера.

— «Рус-фанер»!

— «Рус-фанер»! — раздались крики.

Такого предупреждения было вполне достаточно, чтобы солдаты рассыпались, как горошины по полу, полегли в придорожную грязь.

«Кукурузники» появились из-за лесистого холма, выпорхнули, как птицы из гнезда, и, низко пролетая над дорогой, побросали на головы солдатам бомбы. По ним попытались было открыть огонь, но они скрылись так же внезапно, как и появились.

В течение нескольких часов долгой осенней ночи налеты повторялись, и после каждого ряды полка редели, выходила из строя боевая техника. Тут и там вспыхивали пожары, загорались машины. Потери были огромны. Командиры батальонов предложили Эбнеру свернуть в сторону от дороги, переждать ночь в надежном месте, поскольку в такой кромешной темноте они не могут защититься от воздушных налетов странных «фанерных» бомбардировщиков, которые прозвали «рус-фанер» и боялись пуще огня.

Но останавливать полк, пережидать времени не было: до второго ноября часть должна выйти к руслу реки Терек и занять пост на Военно-Грузинской дороге в районе Дарьяльского ущелья. Командир полка вызвал проводника и сурово потребовал:

— Господин Таран, нам нужна более безопасная дорога. Более короткий путь…

— Тропы есть, господин полковник, — ответил Амирхан (это был он). — Но как по ним пройдет техника? Машины, артиллерия?

Ответ горца показался насмешливым.

— Может быть, есть все-таки? — настаивал Конрад с упрямым раздражением. — Вспомните, что вы обещали поначалу. Провести полк незаметно, А что получается?

— Каждую кочку я здесь знаю как своя пять пальцев, господин полковник. Ваш отец, бывало, даже удивлялся…

Снова раздался гул самолетов, снова закричали солдаты несносное:

— «Рус-фанер»!

— Напрямик, товарищ командующий? — спросил летчик бодрым голосом, казалось, пытался подбодрить уставшего Тюленева.

Удивительный народ эти летчики, что мужчины, что женщины, даже молоденькие девчонки. Они поражали Тюленева лихим, а порой беспечным бесстрашием. Очевидно, профессия формирует их характер, а может быть, наоборот — летчиками становятся только те, у кого такой героический характер.

Вспомнился такой эпизод. Как-то Иван Владимирович выехал в ночной легкобомбардировочный полк, который базировался под Владикавказом, в станице Архонская. Вместе с ним отправился командующий авиацией фронта генерал Вершинин. Прибыли в станицу, смотрят: под деревьями стоят палатки, пыхтит походная кухня, разносится далеко вокруг ароматный запах, развешаны под занавесов стираные комбинезоны, доносятся женские голоса, звонкий непосредственный смех… Все это напоминало скорее туристический лагерь, чем военный аэродром. Тем более что замаскированные ветками «кукурузники» производили вполне мирное впечатление.

Летчицы, не ожидавшие начальства, не успели одеться по форме и, спешно построившись, выглядели сугубо гражданскими девчатами.

Тюленев поздравил их с наступающим праздником и невольно засмотрелся на них. Молодые, стройные, с беззаботной смешинкой в глазах… Иван Владимирович на каждой из них задержал отеческий взгляд. «Эх, милые вы мои! До чего же не женским делом заняты! — говорил он себе. — Каждую ночь вылетаете на опасные задания, каждую минуту рискуете быть сбитыми. А нос не вешаете, фрицев бьете не хуже мужиков. И немцы вас боятся как огня». Хотелось ему каждой в отдельности сказать спасибо за то, что нагоняют страх на гитлеровских солдат. Однако разговор принял иной оборот.

Командир полка, доложив об успешном ночном полете, вдруг заявила с решительной прямотой:

— Товарищ командующий! В полку — ЧП!

Тюленев и Вершинин настороженно переглянулись.

— Докладывайте. — У Ивана Владимировича разгладился высокий лоб.

— В полку сегодня изрезан на носовые платки и… — командир полка чуть замешкалась, но затем невозмутимо продолжила: — И принадлежности женского туалета боевой парашют. Случай конечно же разобран, главная виновница, подавшая такую «крамольную» идею, предана товарищескому суду. — Последние слова она произнесла с едва уловимой игривостью.

Тюленев и Вершинин снова переглянулись — в глазах обоих было удивление.

— Ну а как на такой поступок отреагировали летчицы? — Ивану Владимировичу трудно было сдержать улыбку — по лицам девчат, стоящих в строю, можно было определить, что единого мнения на этот счет у них нет.

— Считают, что решение правильное, — нарочито строго заявила командир, лукаво прищурив глаза. — Но и сожалеют, конечно, товарищ командующий. Снабженцы, скажу я вам откровенно, плохо заботятся о снабжении нас принадлежностями армейского женского туалета. Без крайней нужды летчицы ни за что бы не стали резать парашют.

— Стало быть, товарищеский суд нужно отменить? — Иван Владимирович повернулся к Вершинину: — Виноваты в этом ЧП не девушки, а наши снабженцы.

…Было время, когда Тюленев не придавал большого значения полку, сформированному из девушек-добровольцев, летающих на самолетах У-2. Но лотом ему пришлось изменить свое мнение. «Уточки», как ласково называли девчат бойцы, ночами совершали по нескольку боевых вылетов, нагоняя страх на немцев, нанося но вражеским переправам сильные удары.

Тюленев летел из Туапсе во Владикавказ.

Самолет поднялся над зубчатыми горными гривами; белоснежным изваянием, как бы упирающимся в синеву неба, возвышался над всеми вершинами двуглавый Эльбрус. «Эх черт, не удалось помешать фашистам водрузить свой флаг на самой высокой точке Кавказа, — подумал Тюленев с сожалением. — Но погодите, скоро выбросим его в ущелье. К тому же главную задачу мы выполнили — не дали егерям пройти к Черному морю».

Иван Владимирович все больше и больше убеждался в том, что гитлеровцы при наступлении на Туапсе не оценили в должной мере и такую грозную силу, как Черноморский флот, обеспечивающий бесперебойные действия тыла и Черноморской группы войск. За три недели фашистских налетов, не прекращающихся ни днем ни ночью, Туапсе был почти полностью разрушен и покинут жителями, которые ушли в горы, в порту бушевали пожары, однако сломить оборону города противнику так и не удалось. В Туапсе оставались моряки. Боеприпасы и продовольствие им доставляли морем, держались они крепко. Но вот тревожное положение сложилось в Северной группе войск.

По Владикавказу ехали осторожно — многие жилые дома были разрушены во время бомбардировок, приходилось то и дело объезжать груды развалин. Фронт зловеще подступал к городу.