Добрица Чосич - Солнце далеко

Дело двигалось медленно. Первую смену работавших сменила вторая. Приближался рассвет, и Павле все нетерпеливей и настойчивей торопил бойцов.

— Кажется, дно пробито… Надо паром на отмель вытащить, — сказал крестьянин.

Они вошли в воду по пояс.

— Вот уж я никогда не был любителем пляжей, — шутил через силу Джурдже.

Скребя дном песок, паром двигался еле-еле. Наконец он и вовсе застрял. У партизан уже не было сил передвинуть его дальше.

— Наклоняйте в эту сторону. Надо его приподнять, — сказал крестьянин, принимая командование на себя.

Но они не могли даже сдвинуть его с места.

— Нужно еще человек десять, — сказал крестьянин.

К ним бросились партизаны, стоявшие на отмели. Общими усилиями им удалось наконец приподнять край парома. Вода хлынула через борт. Паром снова опустили на песок, он был пуст.

— Ага, теперь нужно найти дыру, — сказал озабоченно крестьянин. — У кого-нибудь есть фонарь?

Вук подал ему электрический фонарик, и крестьянин начал осматривать дно. Он долго разглядывал его и ругался, пока наконец нашел трещину.

— Чем бы заткнуть?

— Тряпка годится?

— Годится, только надо очень большую.

— Ну, отрежем от чьей-нибудь шинели.

— Нет, не надо, вот вам мой гунь. Он все равно уже старый. А шинели вам пригодятся.

Не раздумывая ни минуты, крестьянин скинул с себя гунь. Оставшись в одной душегрейке без рукавов, он при помощи топора распорол свою одежду и принялся затыкать трещины, забивая в них топорищем куски материи.

В деревнях уже перекликались петухи. В соседней старице несколько раз хрипло крикнул нырок. Ветер дул все сильней.

— Ну, готово? — то и дело спрашивал с нетерпением Павле. Его мокрые шаровары покрылись коркой льда.

— Еще немножко, еще немножко! — отвечал крестьянин.

— А что мы будем делать, если паром не пройдет сквозь лед? — спросил комиссара Сима.

— Если не пройдет?.. Почему не пройдет? Пройдет! И не паникуй!

— Да должен пройти, голова ты садовая! — прибавил кто-то.

— Конечно, должен!

— А если все же не пройдет? — вмешался третий.

— Хватит! — оборвал Павле, который боялся этого больше всех.

Крестьянин заткнул наконец дыру и велел прихватить с собой ведра на случай, если понадобится вычерпывать воду.

Паром столкнули в реку. Вук отправился с первым взводом, захватив всех, кто был на берегу. А Павле с остальными бойцами остался ждать своей очереди.

Паром медленно приближался к другому берегу, так медленно, что Павле казалось, будто он стоит на одном месте.

— Павле, паром остановился, — промолвил кто-то.

— Ничуть не остановился! С ума ты сошел, что ли! Замолчи, — закричал комиссар.

Наконец общими усилиями паром подогнали к противоположному берегу.

Прошло довольно много времени, пока он вернулся обратно. Вели его Никола и крестьянин.

Те, кто уже все равно промок, быстро перетащили на себе остальных, и паром двинулся снова.

Месяц был уже низко, наступила предрассветная тьма.

Паром едва полз, с трудом разрезая густую, как тесто, ледяную кашу. Прилипая к бортам, она тянулась вслед за паромом, замедляя его движение. На середине дело пошло немного быстрей, но в нескольких метрах от берега паром вдруг стал. Никола и крестьянин напрягали все силы, но паром не двигался с места.

За шесты взялись все, кто только мог, но все оказалось напрасным. Место было глубокое, берег крутой, о переходе вброд нечего было и думать.

На пароме началась суматоха.

— Что мы будем делать?

— Гребите винтовками!

— Отрывайте доски!

— Я доберусь вплавь!

— А мне как быть, если я не умею? Только и остается, что повесить винтовку на шею да прыгнуть в воду!

— Тише! Тише, товарищи! Никому не двигаться с места, — свирепо кричал Павле, стараясь остановить расхаживающих по парому людей.

Боязнь воды — боязнь особого рода. Храбрецы в бою могут оказаться трусами на воде. Впрочем, ими владеет не страх, а скорей отчаяние от сознания бессилия перед стихией.

Комиссара не слушал никто. Бойцы гребли прикладами. Они руками отводили в сторону застывающую ледяную кашу. Некоторые пытались стволом винтовки отодрать доски со дна парома. Другие тянули за трос. Несколько человек, не зная, что делать, в полной растерянности беспомощно разводили руками и кричали на тех, кто пытался хоть что- нибудь предпринять.

Несколько мгновений Павле тоже не знал, что делать и на что решиться. Он только непрерывно повторял: «Товарищи, без паники! Только без паники! Выберемся!» Но как выбраться, он и сам не мог сказать.

Он понимал только, что он должен говорить именно так. Несмотря на полное свое отчаяние, он ясно видел, что наступил момент, когда одной храбрости мало, когда хладнокровие и сообразительность решают все. Поэтому он собрал последние силы, стараясь владеть собой и сохранять спокойствие. Обращаясь к собственному опыту, он пытался припомнить все, что знал о лодках и о паромах на Мораве. Но все было напрасно. И поэтому, обманывая себя, он дрожащим, умоляющим голосом подбадривал окружающих.

А по берегу бродили партизаны во главе с Вуком. Они копались в снегу, собирая палки, доски, ветки — все что попадало под руку.

— Давайте пустим паром по течению — и нас прибьет к берегу, — предложил кто-то.

— А если не прибьет и паром вмерзнет в лед посреди реки, что тогда?

— Ничего. Все равно один раз помирать!

— Один раз, да не так.

— Неужели же нас здесь всех перебьют?.. Как в клетке!

— Никогда я не думал, что умру такой глупой смертью. Эх, Павле, что же это ты наделал!

— Только сумасшедшие переправляются через Мораву в такую погоду.

— Молчать! Перестаньте болтать! — закричал Павле.

— Нет, теперь не то что штаб, а родной отец не заставит меня полезть в воду!

— Нечего распускать слюни! Только о своей шкуре и думаешь! Как тебе не стыдно перед крестьянином!

— Что ты мне на мозги капаешь! Ты сознательный, а я дурак — так, что ли?

— Нет, я поплыву, другого выхода нет.

— Успокойтесь, товарищи, говорю вам. Ни слова больше! — крикнул Павле. — И стараясь не дать людям погрузиться в безнадежное отчаяние, только что бы что-нибудь делать, добавил: — Давайте дружно грести винтовками, а вы навалитесь на шесты!

Но все было напрасно. Паром только слегка подвинулся углом вперед.

— Трос порвется, — испуганно сказал молчавший все время крестьянин.

Луна уже заходила. Она уселась на вершине Гоча и повернула к Мораве свое холодное, равнодушное лицо. По реке, по полям, по всей долине ползли вниз туманы.

— Что же делать? — спросил кто-то со злобой в голосе.

— Что-нибудь умное и полезное. Не так страшен черт, как его малюют, если хочешь знать! Вук, ты что предлагаешь? — понизив голос, обратился Павле к командиру. Что-то бормоча, Вук беспомощно стоял на берегу.