Добрица Чосич - Солнце далеко

Уча поднялся. Он кричал и грозил, пытаясь задержать бойцов. Но все было напрасно. Не обращая внимания на вражеский огонь, он бежал за ними, бежал, забыв, что нужно командовать, и только говорил, обращаясь к самому себе: «Что это с нами? Отчего? Неужели опять?..» Кроме нескольких человек, среди которых были Вуксан и Малиша, не отстававший от Учи, все без оглядки мчались в густой лес.

Когда болгары увидели, что произошло, они бросились в атаку со всех сторон. Уча упал на колени возле сосны и дал очередь из пулемета по группе болгар, бегущих прямо на него. Свалились убитые и раненые, остальные повернули назад. Уча был в исступлении, он стрелял, словно в бреду.

Болгары наступали со всех сторон. Наконец отступил и Вуксан. Учу охватил страх, какого он не испытывал еще никогда в жизни. Это не был страх перед врагом, нет, это был страх, вызванный разочарованием в товарищах. Он возник при мысли, что будет с ними. Он порождал неверие в собственные силы. Это «что будет с ними?» теперь было туманно и неопределенно. «Что будет с ними?» — только на этом вопросе сосредоточился он целиком, ему он отдавал все свои помыслы и чувства. Онемев от страха, всеми забытый, Уча стоял, опустив пулемет и глядя в лес.

— Почему ты не стреляешь, товарищ Уча? — строго и с удивлением крикнул Малиша.

Но Уча продолжал стоять в том же положении, словно не слыша его.

— Беги, чего ждешь? — кричал Малиша, боясь, как бы в Учу не попала пуля. Он хотел было подбежать к командиру и оттащить его прочь, но Уча вдруг очнулся, выстрелил несколько раз и шепнул Малише:

— Пошли!

Им едва удалось пробиться. Наконец они вышли из-под огня и пошли ложбинкой по следу. Тут их нагнал Вуксан.

— Что это с нами делается, Уча? Если и дальше так пойдет — мы погибли… Нужно созвать ротное собрание… Если кто-нибудь в следующий раз побежит, я стреляю! — запыхавшись, промолвил Вуксан.

— Нет, мы не погибли! Почему мы должны погибнуть? — сурово и словно споря с ним ответил Уча и замолчал. «Да, нужно устроить собрание», — решил он про себя. Но тут же, обдумывая, что сказать бойцам, он понял, что теперь все уже бесполезно и ненужно. «Что я могу сказать им? Ничего! Им нужна победа. Только победа может спасти их. А они не в состоянии победить… Пулю в сердце, чтоб больше не билось… пулю в голову, чтобы больше не думать… А как же люди, которых он ведет, которыми он командует? Они хотят жить. Хотят… Поэтому и бегут». Он шел молча, голова у него была тяжелой и гудела как улей.

Партизаны выходили из леса. Постепенно все собрались вокруг Учи. Те, что бросились бежать первыми, остались ждать на полянке. Смущенные и пристыженные, они исподлобья поглядывали на Учу.

— Что, драпанули? — злорадно спросил Малиша.

Бойцы ничего не ответили. Уча не мог произнести ни слова. Усталый и погруженный в свои думы, он сел прямо на снег.

Болгары не оставляли их в покое. Теперь они начали обстреливать уже из ложбины. Партизаны вскочили и направились вслед за У чей поглубже в лес. Но с соседнего склона их заметили немцы и также открыли огонь. Короткая колонна партизан углубилась в сосновую чащу и направилась к пещерам. Выстрелы слышались теперь и сзади, и сверху, и из долины. Уча, казалось, даже не думал, в каком направлении идти. Он хотел только как можно дальше уйти от стрельбы — куда угодно, лишь бы немного передохнуть. Но враг не оставлял их. Он упорно преследовал партизан, оттесняя их к каменистому склону. Партизанам негде было развернуться. Уча возлагал все свои надежды на ночь. Ночью они должны будут пробиться. Правда, он сомневался в успехе этого прорыва, но тем не менее мечтал, чтобы скорей наступила ночь и в лесу стало хоть немного спокойнее и тише.

В сумерках они остановились на опушке леса. Отсюда начинался подъем по длинному каменистому склону к самой вершине горы. Уча выставил часовых и присоединился к партизанам. Они сидели молча, занятые якобы чисткой оружия и починкой обуви. Уча чувствовал потребность поговорить, посоветоваться. Но с кем? С Вуксаном? Вуксан ничем не может помочь. Он даже не входит в состав штаба. Правда, Вуксан член партии, секретарь Союза коммунистической молодежи в отряде, но сейчас это не имеет ровно никакого значения. А кроме того, он, пожалуй, еще решит, что командир разложился и раскаивается в том, что нарушил решение партии и штаба, и хочет теперь разделить с кем-нибудь ответственность! Нет! Он всегда до всего доходил своей головой и теперь тоже все решит сам. И вдруг, неожиданно, как бы вопреки собственному желанию Уча тихо сказал, обращаясь к сидевшим возле него партизанам:

— Ну, товарищи, как вы думаете? Что нам делать? Так дальше продолжаться не может. Я скомандовал атаку на врага, а вы бросились бежать, как только началась стрельба. Вы поддались панике, страху, вас завертело, как листья на ветру. Не пойму, что с вами делается… — Он говорил медленно и устало, останавливаясь после каждой фразы, словно раздумывая, что еще сказать. — Вы не только не хотите воевать как положено, вы распустились, утратили дисциплину, превратились в эгоистов, нытиков… На кого это вы нынче ночью кричали за то, что он тайком хлеб ест? Это, конечно, кто-нибудь из тех, кто достает продукты.

Партизаны слушали хмуро, не поднимая глаз. Им было стыдно и за себя и за товарищей. Видно было, что они еще хуже думают о себе, чем тот, кто их упрекает.

— Как же тут воевать, когда на одного прет сотня болгар и немцев! — вскричал, ярясь на себя, на Учу, на весь свет, партизан, которого задело за живое это молчание.

— Нет у меня сил больше воевать! Я так голоден, что не вижу даже, куда стреляю…

— И я тоже. Не могу больше голодать!

Партизаны подняли крик, поддерживая своего товарища и дружно нападая на Учу.

— Чего же вы сами не командуете, если лучше его все знаете? — сказал Малиша. — Товарищи, вы, да и я тоже, чего уж тут скрывать, — мы превратились в трусов. И нечего нападать на Учу. Это не по-товарищески. Он ведет нас в атаку, а вы тягу даете. Не может же он один воевать… Или с одними нами, с несколькими людьми. Вот так!.. — И Малиша погрозил кулаком.

Партизаны отнеслись к его словам несерьезно. Но он нападал на них все смелее, называя их трусами, показывая им в лицах, как каждый бежал от болгар. Уче было неприятно, что его защищают, а тем более — Малиша. Он попросил мальчика замолчать.

— Я равноправный партизан и имею право говорить все, что думаю, — отвечал Малиша.

— А я требую, чтобы мы судили тех, кто украл у коллектива хлеб. Эти люди недостойны оставаться среди нас! — заявил Вуксан.

— Неправда, мы не крали хлеба. Мы свой паек сберегли, — отозвался один из бойцов, новичок, которого Йован несколько дней назад привел из города.

— Не стыдно тебе врать? — напал на него Гаравко. Вспыхнула ссора, и вскоре перессорились все, даже те, которые молчали, пока дело касалось Учи.