Добрица Чосич - Солнце далеко

Партизаны вошли в малишин двор и остановились, неподвижно глядя на черную груду. Дымилась недогоревшая балка. Огромная овчарка стояла на каменной лестнице и глухо выла в небо. На истоптанном, грязном снегу, словно пролитое вино, алели капли крови. Возле обгоревших костей торчал в небо ствол винтовки.

Малиша подошел к собаке и сел рядом с ней на ступеньки. Собака повернулась, замолчала и посмотрела на него своими желтыми, полными слез глазами. Несколько мгновений, не мигая, они смотрели друг на друга. Глаза у Малиши заблестели, наполнились слезами и превратились в две крупные зеленоватые капли. Собака отвернулась и снова завыла.

Вуксан отошел, выпрямился и дрогнувшим голосом скомандовал:

— Отряд, смирно-о!

Четверо партизан вытянулись и застыли. На бледных лицах возле губ дрогнули мышцы.

Хлопнули ремни и щелкнули затворы.

— Огонь!

Грянул залп. Над ними в холодном воздухе серого утра появились четыре клочка дыма и быстро рассеялись.

Малиша обхватил голову и беззвучно зарыдал. Собака продолжала глухо выть.

— Сколько патронов осталось? — спросил Вуксан.

— Три…

— Четыре…

— Два…

— Пять…

— Поделите патроны — пусть у всех будет поровну. Но ни одного не тратить зря!

На другом конце села раздались крики. Вуксан прислушался.

— Вперед! — скомандовал он и пошел туда, откуда неслись крики.

Малиша встал и, пошатываясь, поплелся за всеми. Собака осталась на лестнице.

Партизаны снова прошли возле старика, который все еще носил в черепке воду и поливал потухшее пепелище. Старик даже не обернулся Миновав яблоневый сад, они поднялись на пригорок и оттуда увидели толпу людей, главным образом женщин, которые с криками и руганью поджигали единственный уцелевший в селе дом. Партизаны подошли к толпе. Женщины на минуту остановились, посмотрели на них и снова, с еще большей яростью набросились на стог кукурузной соломы, хватая снопы и швыряя их в огонь, охвативший уже окна и двери. Домочадцы защищались, кричали, бросались на них с вилами и топорами.

Жгли дом кмета, который донес о партизанах немцам.

— …Осталось нас шестеро… Что с Первой ротой — неизвестно… Вражеские части, что нас преследовали, теперь пошли на Павле… — медленно говорил Вуксан, делая паузу после каждой фразы. Внутри у него горело, во рту пересохло, он все время облизывал губы, и поэтому еще больше шепелявил. Они сидели в дубовой рощице над селом. — Значит, мы теперь целый отряд. А если мы отряд, то должны и воевать, как отряд. Слезами горю не поможешь. Пока есть силы, терпи, молчи и наноси удары. Немцы думают, что нас полностью уничтожили… Я предлагаю пойти на самое рискованное дело.

— Правильно. Но что ты предлагаешь? — задумчиво спросил Душко, ковыряя ногой в снегу.

— Ворвемся в город и убьем кого-нибудь из агентов. Я знаю, где они живут. Это было бы важно для товарищей в городе. После провала подняло бы их дух, — сказал Гаравко, на котором была форма недичевского жандарма.

— Этого мало. Какие там агенты! Я бы забросал гранатами крайскоманду [56] Крайскоманда (das Kreiskommando) — окружная военная комендатура в оккупированных гитлеровцами странах. . Об этом деле, пожалуй, и Гитлер услышит, — предложил косоватый Шиля, бывший портновский подмастерье, толстощекий юноша с закрученными вверх усиками. Он был известным в отряде подрывником, о дерзости и хладнокровии которого слагались легенды. Его считали также и лучшим шатровцом [57] Шатровац — человек, свободно изъясняющийся на жаргоне. в отряде, или, как он сам о себе высказывался, «человеком, который говорит на двух языках».

— Да на что это нам! — заметил Вуксан. — Лучше уж поджечь гараж. Там, наверно, есть бензин. Это нанесет материальный ущерб врагам.

— Я предлагаю разделиться: двое пойдут поджигать гараж, а двое на ликвидацию агентов. У нас есть немецкая одежда и каски… — предложил Гаравко и заговорил о подробностях дела и о подготовке к нему.

— А Малиша подождет нас здесь… — сказал Душко и при этом подумал: «На всякий случай. Пусть хоть он один останется от отряда, чтобы рассказать, что было с нами.». Его мысль поняли все и согласились с ним.

Малиша, который за все время не проронил ни слова и только неподвижно глядел на приклад винтовки, вздрогнул, когда услышал свое имя. Он тут же сердито заявил, что тоже пойдет бить врага. Партизаны воспротивились этому, а Вуксан просто-напросто воспользовался своим правом командира. Малиша замолчал.

На следующую ночь, когда все было готово, они впятером отправились в город. Миновав сторожевые посты и перебравшись через рвы, обнесенные колючей проволокой, партизаны подошли к кладбищу, расположенному на самой окраине города.

Кроме крестьянина Уроша — неуклюжего верзилы в коротком и тесном для него немецком мундире, — все четверо были городскими жителями; они свободно себя чувствовали меж городских домов, окруженных садами и огородами. Все города в Сербии имеют такие полусельские окраины. Голова и руки этих городов — в торговле, в мастерских, в мелкой промышленности, в государственных учреждениях, а ноги попрежнему остались в кукурузных полях; фабричных труб было еще недостаточно, чтобы вытащить и ноги.

Проходя мимо огородов и садов, Шиля припоминал детство и шептал на ухо Душке о своих налетах на грецкие орехи. Вуксан не останавливал их. В доме, где они провели последние сутки, они непрестанно разговаривали о чем угодно, только не о роте. Так было и теперь.

На кладбище они остановились, чтобы передохнуть и еще раз обо всем договориться. Вуксан и Шиля подожгут гараж, находящийся в центре города, а Душко, Гаравко и Урош ликвидируют двух наиболее отличившихся агентов Специальной полиции и гестапо.

На кладбищенской улице, по которой они должны были пройти, из кофейни «Пиштольджия» слышалась громкая болтовня болгар. Вуксан и Гаравко пошли разведать.

После того как они возвратились, с кладбища вышла пятерка «немецкого» патруля и, ловко обойдя стражу, направилась по улице с надвинутыми на глаза шлемами. Улица была пустынна. С высоких столбов на далекое расстояние падали из прожекторов рассеянные снопы света; снег блестел голубыми искрами. Стоял полицейский час. В домах было темно, ворота — заперты. Город томился в принудительном покое. Топот оккупантских патрулей угнетал, лишал сна.

— Знаешь, что бы я сделал? — шепнул Шиля Вуксану.

— Что?

— Приставил бы ствол к забору и побежал — вот бы поднялся треск. Обыватели сразу бы решили, что это пулемет строчит у них под окнами.

Вуксан рассердился и потребовал, чтобы Шиля был более серьезным.

Вместе они шли недолго. Гаравко, «недичевский унтер-офицер», с Душко и Урошем, «немцами» из «фельд-жандармерии», вошли во двор, где жил гестаповец Петкович, главный немецкий агент в депо и на мыловаренном заводе. Он провалил партийные организации на заводе и в депо, составил списки рабочих для отправки в Германию, а после у родственников выуживал деньги и вещи, обещая «вытащить» отправленных. Гаравко хорошо знал Петковича — тот когда-то был его мастером.