Георгий Травин - Снайпер

— Наши снайперы всех немцев в земле запечатали, — сказал разведчик связисту, сидевшему внизу с телефонным аппаратом. — В который раз здесь дежурю, а ни одного немца не видал! Словно бы и нет их вовсе. Можно подумать, что все они сбежали…

— Хорошо бы! — вздохнул связист.

— Что ж хорошего? — напустился на него разведчик. — Отгоним, думаешь, от Ленинграда — и конец? Все в порядке? По домам можно? Как бы не так! Они соберутся с силами да еще больше обнаглеют. Ты домой, а они на твой дом бомбочку спустят… Нет, товарищ дорогой, гнать их мало. Их не гнать надо, а изничтожать до последнего! Понял?

— Это я понимаю. Как не понимать? За кого ты меня принимаешь? — обиделся телефонист.

Но разведчик, не слушая его, продолжал:

— Всех до единого уничтожить надо! Чтоб другим прочим неповадно было на нашу, на советскую землю лезть. Как огонь, должна жечь их земля наша: перешагнул с злым намерением нашу границу — сгорел! Вот как надо. Понял?

— Чего ж не понять-то? Что ты ко мне прицепился? Я сам комсомолец!

— А раз комсомолец, думай глубже. Вот наши снайперы правильную линию ведут. Как снайпер победу понимает? Если от него враг уйдет или убежит, это снайпер за победу не признает, это у него не победа, а поражение, промах. Вот когда враг уж не может уйти — пуля к земле его пригвоздила, — вот это снайпер считает победой. И правильно! Так и всем понимать войну эту надо. А ты: «Хорошо, кабы немцы смотались»!

— Да я так это, не подумав, сказал.

— Думать надо! — строго заключил разведчик и, приникнув к окулярным трубкам, начал крутить барабанчик угломерного кольца лимба. Все, что виделось в трубе, стало плавно сдвигаться в сторону — слева направо. Центральный крестик сетки пересекал один за другим хорошо знакомые ориентиры. Все было на своем месте. В самом деле, очень похоже было на то, что немцы давно ушли отсюда и там, впереди, никого нет.

Но вдруг с трубой случилось что-то неладное: она вздрогнула, в верхней части ее что-то зазвенело, и сейчас же утратилась стереоскопичность — видимый в трубу мир стал уже не объемным, а плоским и к тому же как-то потускнел. Не успел наблюдатель сообразить, что это значит, как послышались резкий щелчок и звон, и все, что он видел, исчезло, будто он ослеп. Труба оставалась на своем месте, но в нее ничего уже не было видно.

Разведчик крепко выругался: ему стало ясно, что оба объектива зрительных труб прибора разбиты пулями.

— Доложи командиру, что немецкий снайпер стереотрубу разбил! — сказал он телефонисту, а сам полез наверх, к амбразуре. Он хотел высмотреть, где сидит этот снайпер, и проучить его. Двух-трех выстрелов дежурного орудия более чем достаточно, чтобы разнести в щепки, поднять на воздух его ОП. Молодой и горячий артиллерист не знал еще, как опасно иметь дело со снайперами. В бинокль он ничего не увидел, кроме того, что видел и в стереотрубу, видимость стала даже несколько хуже. А снайпер мог сидеть в сотне мест, и в кустах, и за какой-нибудь кочкой, и в бурьяне, который в то лето разросся необыкновенно и достигал почти человеческого роста. Долго гадать, где же снайпер, разведчику не пришлось: через несколько секунд он свалился вниз, раненный пулей в голову. Очевидно, гитлеровец подобрался довольно близко и разглядел амбразуру, хоть и была она прикрыта маскировочной сеткой.

Случилось так, что вражеский снайпер ослепил артиллерийский НП: наблюдать отсюда стало невозможно ни в стереотрубу, ни в бинокль. «Бог войны», которому ничего не стоило разорвать в клочки одного солдата, не мог этого сделать, так как солдат сумел остаться невидимым, а артиллеристы были «ослеплены». Конечно, не все: с КНП [5] Командно-наблюдательный пункт. и с других наблюдательных пунктов можно было видеть район, где прятался немецкий снайпер. Но от этого проку было мало, так как снайпер себя не обнаружил.

Капитан Ивлев решил помочь артиллеристам, которые ему не раз тоже помогали. Он приказал своему лучшему снайперу Волжину выследить и уничтожить дерзкого врага.

Дело это не терпело отлагательства. Не могло быть и речи о заблаговременной ночной подготовке снайперских ОП и тому подобное. Методы позиционной войны тут не годились, требовалась маневренность.

— Дружок твой Пересветов еще в санчасти, — сказал капитан Ивлев, — бери в напарники Самарина. Вместе с ним ты уж действовал. Друг друга знаете, сработались.

Волжин подумал и ответил:

— Товарищ капитан, против Самарина я ничего не имею: парень боевой. А только сейчас мне лучше идти одному. В дневную пору вдвоем подобраться к врагу вдвое труднее. Одному спрятаться легче, чем двоим. Пойду один. Разрешите!

Командир батальона не стал возражать.

Было около девяти утра, когда Волжин, в маскхалате, осторожно выполз за проволочные заграждения и за минное поле. Густой и высокий бурьян хорошо маскировал его. Полз он потихоньку и чем дальше, тем медленнее.

Посередине ложбины росли островками кусты. Волжину удалось скрытно доползти до тальника, который мог хорошо маскировать его и давал возможность маневрировать: менять свои позиции. С опушки кустарника открывался хороший обзор.

Впереди виднелось еще несколько отдельных кустов и кустиков, но добраться до них было едва ли возможно: высокий бурьян уступал место низкой, луговой траве, а дальше начинались почти голые кочки. По-видимому, за одной из них и скрывался вражеский снайпер. Но за которой именно? Пока об этом можно было только гадать. Ни в одной кочке не замечалось ничего подозрительного. Оставалось одно: наблюдать и терпеливо ждать…

Волжин пролежал в кустах уже больше двух часов, но ничего не обнаруживалось.

Тем временем артиллеристы на «ослепленном» НП, соорудив из подручного материала подобие «рогов» стереотрубы, высунули его в амбразуру. Не прошло минуты, как и эта «липовая» стереотруба была разбита пулей. Немецкий снайпер продолжал держать на прицеле амбразуру НП!

Волжин хорошо слышал звук выстрела впереди, но вспышки не заметил. По звуку можно было лишь определить, что вражеский снайпер укрывался где-то за средними кочками. Вероятно, там у него вырыт глубокий окоп, с отлично замаскированной бойницей. А Волжин не имел ни возможности, ни времени окопаться, хоть лопатка, как всегда, была при нем. Первый же его выстрел мог навлечь на него пулеметный огонь, от которого Волжин ничем не был защищен.

«Значит, — думал он, — я имею право сделать только один выстрел. А потом придется спасаться в воронке за кустами. Стрелять можно лишь наверняка».

Прошел еще час. Средние кочки, так же, как и крайние, не подавали никаких признаков жизни.

«Черт его обнаружит! — с досадой думал Волжин. — Умеют фрицы маскироваться!»

Потом ему пришло в голову: «Хорошо бы подползти еще ближе. Чего не заметишь на двести метров, обнаружишь на сто».