Георгий Красковский - На дорогах войны

«Жди меня, и я вернусь. Жди, вернусь с победой. Геннадий».

— А вот это письмо из-под Ржева особенно мне дорого, — сказала жена Николая Ильича, протягивая согнутый по углам листок. В нем оказалась переписанная фронтовая песня: «…Ты, любимая, знаю, не спишь и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь». Я подняла голову. Лицо женщины, разгоряченное домашней работой, в мелких капельках белой извести, улыбалось: ведь письмо пришло давным-давно…

Разбирая письма и фотографии, мы не заметили, как вошел в комнату Николай Ильич. Укоризненно взглянув на жену, махнул рукой: «Зачем все это?» В ответ на мою просьбу, сказал, что сам напишет статью, и вскоре передал ученическую тетрадь, наполовину исписанную аккуратным твердым почерком. Записи Николая Ильича не нуждались ни в поправках, ни в примечаниях. Он описывал все так, как было, и это придавало его рассказу «о самом себе» особую достоверность.

«Мое детство проходило в станице Магнитной. В 1928 году я окончил семилетку. Прислали к нам в поселок геодезистов снимать план местности на Левом берегу Урала. Я определился к ним работать. Люди наносят на бумагу какие-то неведомые знаки. Из их разговоров узнаю, что вот здесь, на Левом берегу Урала, будет построен город-завод.

…Кончилось лето, уехали геодезисты, а я поступил в школу ФЗО в Белорецке. Там работает на заводе мой двоюродный брат. Вечером приходит он ко мне в общежитие и говорит: «Ты, наверно, работать будешь в Магнитной. Там домну строят». Посоветовал идти в группу доменщиков. Так я и сделал. Через год приехал домой, смотрю через реку, на Левый берег Урала, а там, где мы с геодезистами замеры делали, палатки белеют. По вечерам около них костры горят. Зимой я снова учился в Белорецке, а вернулся оттуда летом, в тридцатом году, когда начинался монтаж первой доменной печи»…

Николай Ильич хорошо понял, для какой цели требовался в юбилейную книгу области рассказ о его жизни. Он не отбирал, не описывал каких-то исключительных эпизодов из своей биографии. Но те скупые детали и подробности, которые приводил, имели теперь историческое значение. Получалось так, что это была не только его личная биография, но и биография Магнитогорска, доменного цеха комбината.

«…Я имел на руках удостоверение, в котором значилось:

«Н. Савичев окончил школу ФЗО в Белорецке по профессии доменного производства». С этим удостоверением пришел на стройку, в отдел кадров. На дверях деревянного барака висела дощечка: «Отдел кадров Магнитостроя». В одном окне оформляли людей на стройку, в другом — на завод. Меня оформили в доменный цех рабочим. Паренек, который оформлял на работу, сказал: «У тебя третий номер». Так я пришел в доменный цех Магнитогорского металлургического комбината третьим по штатной ведомости…

За долгие годы работы был рабочим, газовщиком, мастером. Сейчас на домнах действует автоматика, а тогда печь жилы тянула, палила огнем»…

Но Николай Ильич как-то сразу прикипел к домне. Первая доменная печь на Магнитке, затем вторая, третья. Задувать домны не простое дело, и хоть не выдался новый доменщик ростом и в плечах неширок, а силу свою над печами хорошо чувствовал. Понимали это и другие. Когда через несколько лет принимали Савичева в партию, смотрели на него так, словно он ростом выше стал.

Ни на какую другую работу не променял бы он профессию доменщика, а пришлось: враг, внезапно обрушившийся на нашу Родину, захотел испытать его силу, выдержку, мужество в огне войны.

В начале сорок второго года ушел Савичев добровольцем на фронт. Про войну Николай Ильич упомянул в тетради скупо: участвовал в освобождении Ржева, в прорыве блокады Ленинграда, в штурме Будапешта. Всего не расскажешь, что пережито. Его часть с ходу попала в бой в районе Ржева. Ржев — один из узлов, которые немецкое командование хотело превратить в центры укрепленных районов западнее Москвы.

В лютый мороз, по пояс в снегу, с большими боями и потерями часть Савичева тяжело продвигалась вперед. За пять кровопролитных дней достигли Волги в районе Ржева и, оттеснив противника, заняли подступы к городу.

Савичева назначили командиром взвода управления. С той же спокойной деловитостью, с какой заступал на смену в цехе, принял он новые обязанности. Обеспечивал связь с батареями, с пехотой, с разведчиками. Однажды командир одной батареи занес на карту не в тот квадрат место расположения точки. В течение нескольких часов орудие било мимо цели. Начальник штаба дивизии отстранил командира от командования и назначил на батарею Савичева. Теперь Николай Ильич высекал огонь из орудия, прикрывая атаку солдат.

Мороз стал еще злее, по глубокому снегу без дороги продвигаться было невозможно, но люди шли и тянули за собой орудия. Транспорт из-за заносов и метелей не справлялся с подвозом боеприпасов, горючего, продовольствия. А тут еще началась бомбежка. Часть оказалась оторванной от главных сил фронта и, полуокруженная врагом, вынуждена была перейти к обороне.

Непрерывные бои измотали людей. И все же в этих условиях Николай Савичев, магнитогорский металлург, чувствовал себя сильным, сильнее врага, сильнее смерти. Свою душевную силу, силу рабочего, коммуниста он старался передать бойцам. Каждый день спокойный, сдержанный командир требовал от солдат того, что делал сам, — умываться, бриться чистить орудие, пришивать воротнички. Однажды в самый горький отчаянный час заговорил Савичев о Магнитке, о только что построенной новой домне. Там, в тылу, люди тоже стояли лицом к огню. Савичев предложил бойцам написать письма домой, это оказалось лучшим средством вселить в уставших людей веру, заставить думать о жизни. Сам командир послал жене песню, которой выразил все: тоску и боль, лишения и холод, и надежду, что с ним ничего не случится…

Бои на Ржевском направлении продолжались долго. Они занимают многие трудные страницы в истории Великой Отечественной войны и в биографии доменщика Савичева.

— Тяжело было под Ржевом?

Он смотрит куда-то мимо меня, как будто снова видит снега и окопы и что-то еще, чего я не знаю и, качая головой, негромко говорит:

— Ржев что! Там в снегу окопаться можно было, а вот под Ленинградом в болоте стояли, под беспрерывными бомбежками. Ночью приносили сухарей, мерзлой каши.

Нелегкий боевой путь прошел Николай Ильич Савичев. За участие в прорыве блокады Ленинграда он удостоен ордена Красной Звезды. С боями дошел до Будапешта, стал начальником штаба дивизиона.

На войне бывало всякое. Случалось и такое, когда командиры, не умея убедить бойцов словом, хватались за наган. И мне особенно западают в душу слова Савичева: «Я всю войну провоевал без нагана». Но зато однажды, уже в восточной Пруссии, обнаружив на развалинах разбомбленного дома пианино, Савичев распорядился взять его с собой. В части всегда оказывались люди, умевшие играть на баяне, и сам Савичев нередко брал в руки баян, а вот пианист был один. И все же дивизион не расставался с громоздким беккеровским инструментом, который перевозили по дорогам войны вместе с батареями. Заслышав в прифронтовом лесу музыку, бойцы говорили: «Музыкальный дивизион Савичева концерт дает».