Георгий Красковский - На дорогах войны

Очнулась Катя в своем же санбате. Голова сильно болела, словно кто-то сжимал ее в стальных тисках. Неужели контузило? И надо ж такому случиться именно теперь!..

Эти суровые дни Катя помнит смутно — еще не оправилась тогда от контузии. А события разыгрались поистине драматические. Дивизия, в которой служила Катя Яровенко, осенью 1941 года попала в окружение. Командование трезво оценило обстановку: кончаются боеприпасы и продовольствие, много раненых, вокруг дремучие леса, на всех дорогах — немцы. Единственный выход — попытаться прорваться. Другого выхода нет.

А как быть с красным знаменем дивизии? Тем самым, которое двадцать лет назад победно реяло на многих фронтовых дорогах гражданской войны? То самое знамя, которое получено за освобождение Симбирска и Самары. Неужели оно достанется врагу?

Перед вечерней зарей одного из тревожных дней командир дивизии генерал-майор Галицкий вызвал к себе старшего политрука Александра Барбашова. Он поставил перед ними задачу: вынести знамя дивизии к своим. Любой ценой!

В ночь ушла группа бойцов. Ушла и не вернулась…

Бой, который приняли бойцы, был ожесточенный. Бились до последнего патрона. Позднее их мертвые тела нашел на опушке колхозник Дмитрий Тяпин из села Анютино, Могилевской области. Прежде чем похоронить, заглянул в документы погибших. И наткнулся на знамя, спрятанное на груди у политрука. Развернул украдкой и ахнул: знамя «Железной» дивизии!

Старик рассудил мудро: положил полотнище в железный ящик и зарыл его в землю рядом с прахом героев. До поры, до времени.

А между тем «Железная» пробилась сквозь вражеское кольцо и вышла на соединение с соседними частями. Но победу никто не праздновал, потому что дивизия вышла из окружения без своей воинской святыни… Никто не знал о судьбе ушедшей группы. «Железную» расформировали.

Теперь Катя, конечно, не удивляется, почему она, оправившись после контузии, нашла свой санбат в составе железнодорожного полка. А тогда очень удивилась.

Вскоре наступили радостные события: наши погнали фашистов от Москвы! Освободили Брянск, Орел. Потом она участвовала в освобождении Гомеля, Бреста.

Кате присвоили звание старшины, вручили медаль «За отвагу». У нее появились хорошие подруги: Аня Шадрина, Таня Дикаркина, супруги Царьковы. Гимнастерка ее выцвела от солнца и хлестких ударов ветра.

Потом санбат неожиданно перебросили в 24-ю стрелковую дивизию. Ту самую, «Железную». Снова Катя изрядно подивилась: то к железнодорожникам бросят, то снова — к стрелкам. Почему?

Не знала тогда Катя Яровенко, что старый колхозник к этому времени откопал запрятанное от немцев полотнище и послал его в Москву. Доброе имя дивизии было восстановлено. И посыпались запросы на все фронты страны: «Железные», где вы? Откликнитесь!

…Пять лет носила на своих плечах солдатскую шинель наша землячка. Спустя год после победы демобилизовалась. В последний раз стояла она возле боевого знамени, прощаясь с «Железной». Пять лет прослужила там, где когда-то служил отец.

Она не сразу приехала в Первое Красное. Сначала работала в селе Пронькино, жила в Соль-Илецке, и только потом вернулась домой.

С тех пор живет и трудится здесь. В коллективе ее уважают. Местные коммунисты приняли в члены КПСС. Она активная общественница.

…Меркнет вечер за окном. За стеной не утихают порывы ветра. Шум все усиливается и усиливается… Неожиданно постучали в окно.

— Фельдшера…

Екатерина Яковлевна резко поднимается, торопливо вешает фотографию отца на прежнее место. Собралась быстро, за две-три минуты. Чувствуется, привыкла к подобным вызовам. В степном селе случается всякое. И фельдшера здесь тревожат и днем и ночью…

Служил у нас в роте пулеметчик Федя Горбань. Солдат был хороший, да и парень, сам по себе, что надо. Верно, только среди цветущих садов Полтавщины рождаются такие завидные хлопцы.

Красивые глаза были у Феди. Большие, густо-синие, как само украинское небо. Брови черные, густые, ресницы длинные, изогнутые. Наверное, и смоляным чубом своим мог бы похвастать бравый парубок, да беспощадна рука у ротного санинструктора.

В фигуре, в движениях Феди была врожденная статность и грация. Бывало, взвалит на спину пулемет и идет легко, словно шарфик на плечи накинул. Уж это, верно, к Феде на Урале пришло. Родился-то он на Полтавщине, а вырос на горе Магнитной.

Только вот Федины ноги чуть не до слез доводили нашего старшину. Десятки самых больших сапог примерит пулеметчик, а все малы. Федя только посмеивается, а командир на старшину зверем смотрит: обеспечь! А как тут обеспечишь: в действующей армии мастерских индивидуального пошива не открывали.

А весельчак-то какой был! Песни любил до самозабвения. И знал их несчетное множество: и старинные, и современные, и веселые, и грустные. К любому случаю у него всегда была наготове хорошая песня. Бывало, осатанеет фашист, поливает огнем, как из пожарного рукава. Голову поднять нельзя, а не то, что двигаться. Лежим, пережидаем. А на поле метель. Ветер насквозь пронизывает, снегу аж под ремень надувает. Досада и уныние невольно начинают одолевать людей. А Федя выберет где-нибудь за бугром местечко и напевает:

Поет, приплясывает, улыбается, а сам глазами своими синими так и светит. Глядишь, и вся рота повеселеет, а тут и долгожданная команда прокатится по цепи: после залпа «Катюши» — в атаку! И уж тут летит на врага наша рота вслед за артиллерийской жар-птицей, чуть не обгоняя ее.

И вот однажды украинский парубок, уральский горняк, пулеметчик мотострелковой роты получил у нас еще один важный пост — «заведующего Западной Европой». Уж очень верил Федя в наших западных союзников. Не может же быть, чтобы против Гитлера, угрожающего всему человечеству, сражался один советский народ! Где же совесть у людей Запада! — думал он.

Вырезал пулеметчик Горбань из «Правды» карту военных действий в Европе и тщательно отмечал на ней все события. И чуть ли не каждый день обещал, что вот-вот откроется второй фронт. Он даже показывал на карте возможные направления главных ударов союзнических армий. И так убедительно получалось у него, что и мы все начинали верить в резонность стратегических предположений Феди Горбаня.

Случалось, конечно, что кто-нибудь говорил Феде: