Валентин Бадрак - Офицерский гамбит

– А откуда у вас такая убежденность насчет народов? – все еще елейным голосом спросил Артеменко, делая вид несведущего в этом вопросе человека. На самом деле, он превосходно помнил циркулярное указание Центра действовать с максимальной активностью по всему фронту. Он знал, что к работе сейчас подключены не только ФСБ, Служба внешней разведки и ГРУ, но и телеведущие, историки, организаторы всевозможных шоу, даже кинорежиссеры и литераторы. Но в данном случае ему было не столько интересно восприятие этого массированного воздействия внутри Украины, сколько оформившееся желание понять, возможно ли вообще какое-то сопротивление этому крестовому походу. Его никто не вербовал, никто не принуждал думать именно так, все происходило на уровне глубокой убежденности. И то, что из уст другого человека он слышал многие мысли, к каким пришел сам путем долгих размышлений, заставляло его внутреннее «Я» незаметно сжиматься и разжиматься, благоговеть, трепетать и… страдать.

– У меня, Алексей Сергеевич, такое ощущение, что Россию, великую Россию, кто-то заколдовал. Я себя спрашиваю: где та Россия, которую привыкли знать и любить? Где Россия великих классиков, ученых, первопроходцев? Где Россия, несущая свою парадигму культуры, с духовным кинематографом, с душевными, певучими строками бессмертных стихов? Где эта Россия? Прав был Черчилль: «Россия – это загадка, завернутая в загадку, помещенную внутри загадки». Я, конечно, понимаю недалекость президента Ющенко, который тот же голодомор сделал своей личной доктриной. Максимализм и оторванность от реальности ему всегда вредили. Но Россия, славная Россия, действительно стала теократической. А тут, ко всему прочему, произошло еще и слияние государства с церковью, создавшее новое звучание музыки режима. Лично мне все громче слышится вагнеровский марш.

Мишин казался уставшим и оттого необычайно раздражительным. Вероятно, это наслоение переживаний стимулировало его небывалую откровенность, готовность к неадекватным выпадам, как у подраненного зверя, угасающего, но еще опасного, готового на все. Ослабленная изнутри Украина давно кажется легкой добычей для других государств, и это вызывало боль и бессильный гнев у Мишина и таких, как он. Слова его теперь гремели, подобно сокрушительному камнепаду, предвещая недоброе. Артеменко же не мешал ему, желая и сам для себя прояснить, открыть все краски картины, часть которой до этого была как бы в тени, заретуширована, и вот только сейчас ее повернули к солнечному свету, чтобы продемонстрировать всю палитру оттенков. Российский офицер удивлялся тому, что этот человек, берущий от жизни все, не отказывающий себе ни в чем, так искренне, так близко переживает возникшую напряженность между двумя соседними государствами. Ведь он мог бы, думал Артеменко, глядя на неприятно искаженный гримасой горечи профиль, просто взять и уехать. Скажем, в Швейцарию – сейчас модно обитать в Швейцарии, где жили отшельниками эстет Набоков, неисправимый романтик Ремарк или непостижимый Жорж Сименон. Но ведь нет, не уедет, останется и будет бороться. Но сколько тут таких?! Пожалуй, немного. Но именно на таких, упорных, гневных, неподдающихся, и держится Украина. Именно благодаря таким боевым единицам, хохлам, как у них любят говорить в Москве, Украина и осталась на карте. И ему вдруг захотелось громко крикнуть в лицо этому Мишину, что вот он, офицер российской военной разведки и одновременно настоящий украинец, душой любящий и Украину, и Россию, он готов вступить в тайный союз заговорщиков. Нет, не заговорщиков! Декабристов XXI века, которые любят свою Родину, не желают истязать ее ради величия одного человека, вознамерившегося стать сверхчеловеком.

Мишин желал основательно выговориться, и Алексей Сергеевич решил не мешать ему. Украинский депутат все чаще использовал малопонятные категории, в плену которых пребывал его раскаленный разум.

– Конфликт несет обоюдоострую угрозу, девальвирует геополитические активы обеих стран. Россия может оказаться изолированной азиатской державой с имперскими претензиями на контроль над постсоветским пространством. Украина рискует надолго стать буферной зоной. Мы живем устаревшими стереотипами. В Москве воспринимают Украину вассальным, несамостоятельным княжеством, полигоном борьбы России и Запада. Но проблема, конечно, и в том, что у украинских политических элит нет единого понимания, как выстраивать отношения с Москвой.

– Я все-таки думаю, что альтернативы налаживанию добрососедского партнерства Украины и России не существует, – попробовал вставить словцо Артеменко все тем же подыгрывающим, несколько фальшивым тоном. Но фальшь чувствовал он сам, и оттого внутри было особенно больно, все горело, точно температура тела была выше сорока градусов.

Артеменко хорошо понимал, отчего нервничает Мишин. От осознания, что дело независимой, европейской Украины на нынешнем этапе проиграно. Что наступает неотвратимый азиатский период ее жизни, и неизвестно, как она с ним справится. Как сказал тот проницательный старик в ботаническом саду: страна будет отброшена назад, в прошлое. Но, может быть, начав опять с нуля на каком-то этапе, она что-то выиграет? Мишин в этом сомневается. Сомневается на самом деле и он, Артеменко, так как слишком хорошо знает кухню своих московских хозяев. Не только сомневается. Еще и не чувствует радости победы. Мишин глубоко, судорожно вздохнул, как ребенок, который недавно пережил истерику и теперь успокаивался.

– Мы смирились с извращенной мифологизацией исторических событий. Сначала Путин говорит в Бухаресте, что в Украине семнадцать миллионов россиян, которые дают ему все основания влезать в дела другого государства. Потом явилось миру чудовищное открытое письмо нового президента Медведева по поводу почтения памяти жертв Голод ом ора. Зимой, как водится, возникло напряжение в газовом вопросе. Каждая страна самостоятельно отмечала праздники – годовщину рождения Гоголя, годовщину Полтавской битвы… Я задаю себе вопрос: а можем ли мы дружить, оставаясь украинцами? И ответа у меня – увы – нет!

– Послушайте, а почему вы так уж упираетесь, почему не хотите войти в рациональный союз с Россией? Вы решите одним махом целый ворох проблем, от безопасности государства до комфорта его отдельно взятого гражданина! Энергоносители, обороноспособность, усиление в информационном поле и еще целый сонм преимуществ. На украинца будут смотреть снизу вверх как на представителя империи, которая сродни советской! Так разве ради этого нельзя пойти на компромисс?!

Задавая такой вопрос, Артеменко как бы играл сам с собой. Он превращался в маленького мальчика в песочнице, силой фантазии разыгрывающего сражения, правой рукой играя за одних, а левой – за других. И в своей неуемной жажде честности не зная окончательно, кто победит. Ведь не мог же он своему идеологическому противнику заявить, что он фактически созрел, чтобы перебежать в его лагерь. Вернее, вернуться в свой истинный лагерь. Он лишь выяснял для себя те замшелые от времени вопросы, на которые сам не находил ответа.