Валентин Бадрак - Родом из ВДВ

– Эгей, десантура, стий, раз-два! – скомандовал ему на распространенным в украинских селах суржике. Парни находились вблизи автобусной остановки, лавочки которой в ночной жизни местной молодежи, очевидно, играли роль излюбленного места для посиделок.

– О-о, это точно командир, – тихо сказал Игорь своей спутнице и затем, улыбнувшись в темноту, громко, спокойно и в то же время миролюбиво спросил: – Чё случилось, мужики?

– Да вин, на хрэн, нарываеться на грубисть, пишлы, хлопци, поговорымо з цым городськым хахарем, – подстрекательским шакальим рычанием прозвучал другой, гнусавый голос.

Из темноты к ним вышли три довольно упитанных парня на хорошем подпитии. Лунные блики задиристо играли на их сжатых скулах и по-волчьи горящих в ночи глазах, в которых Игорь прочитал неотвратимую жажду приключения. Он их хорошо понимал и легко считывал информацию с жестов, слов, тембра голоса: им нужен был адреналин, праздник. Он чувствовал внутри себя небольшое беспокойство, тревожную игру нервов, как спортсмен перед стартом. Но это был не страх, скорее, предчувствие схватки – так испанский тореадор глядит на приближающегося быка.

– Так ты дэсант?! – усиленно кривляясь, с вызовом спросил первый, делая ударение почему-то на первый слог слова «дэсант», – а я морпех. Дэсантура проты морпеха. Як гадаеш, классна розвага?

Яркая луна нависла прямо над ними большой лампой. У парня была огромная, как у ротвейлера, голова с кудрявой шевелюрой и увесистые кулаки. Он был на голову выше Игоря, небрежно, по-сельски одет, причем ворот его рубахи был перекошен, а одна штанина топорщилась из-за того, что была захвачена носком. Как ни странно, он был единственный из троих обут в сандалии, тогда как остальные бодро шагали по захолустной пыли в кроссовках. Игорь же был в хромовых сапогах с тяжелыми набойками, да и стесняющие его движения узкие брюки явно шились не для участия в деревенских потасовках. Он выставил вперед ладонь, будто бы желая сказать парням «Стоп», и сделал последнюю попытку разойтись мирно.

– А может, в другой раз? Договоримся на завтра…

Но первый вояка – морпех – уже с угрюмой молчаливостью двигался на него, и по сжатым кулакам было понятно, что он ничего не слышит. Игорь бросил короткий взгляд на девушку: та застыла в немом оцепенении, боясь пошевелиться. Ошеломленная, она представляла дальнейшее развитие сюжета безнадежным побоищем, тогда как Игорь знал, что выход из таких ситуаций всегда кроется в парадоксальном, неожиданном шаге, который противник не может просчитать или предугадать. Он легким рывком вперед сделал короткий подскок и хлестким ударом ноги сбоку, как футболисты выбивают мяч у нападающего противника, влепил кудрявому громиле прямо по коленной чашечке. Ему послышалось, а может, показалось, будто что-то хрустнуло, затем раздался сдавленный крик, и большая голова подсевшего на больную ногу парня оказалась на дистанции выгодного удара. Чтобы не дать сопернику опомниться, Игорь тут же нанес два размашистых удара кулаками правой и левой рук в район облупленного картофельного носа. Задира, к удивлению самого Игоря, повалился на дорожный ковер пыли, схватившись двумя руками за ногу у коленной чашечки, и тут только Игорь мельком заметил, что она выбита и выпирает из штанины совсем не в том месте, где должна находиться.

Все произошло настолько быстро, что от неожиданности шагавшие позади вожака остолбенели. Они на мгновение замешкались, стушевались, и Игорь, воспользовавшись этим, взял инициативу в свои руки.

– Кто дернется, убью! – прорычал он, сам не узнавая и оттого пугаясь своего рыка. Но, увидев, что психологический перевес теперь на его стороне, и не давая неприятелю опомниться, Игорь схватил девушку за руку и потянул: – Пошли!

Инцидент был неожиданно исчерпан – вместо того чтобы догонять спешно удаляющуюся пару, два парня опустились к катающемуся в пыли собутыльнику.

Только доставив свою спутницу домой, Игорь осмотрел костяшку правой руки – она была сбита и ныла немного тупой болью. Повинуясь детской привычке, он приблизил ссадину к губам и медленно облизал запекшуюся кровь, сплевывая каждый раз, когда рот наполнялся слюной. Содержимое во рту имело странный терпкий вкус. То был вкус лавра, усиливающий экспрессию триумфального шествия к дому на окраине села. Он шел и улыбался сам себе в теплом мраке лета: только в миг своего торжества над обстоятельствами Игорь сполна осознал истинное могущество и магическую власть внутренней установки, усиливающейся под воздействием атрибутов духа. Ведь он-то сам не слишком заметно изменился. Правда, повзрослел, возмужал, его мышцы окрепли, он стал еще менее чувствительным к боли. Хорошо выучил несколько приемов на все случаи жизни, таких, что входили в подготовку роты. В итоге по своим физическим силам – и Игорь это хорошо знал – он никак не мог бы противостоять трем деревенским здоровякам, каждый из которых был не только старше по возрасту, но и выше, тяжелее, опытнее и опаснее его. И все же, сам не зная почему, уверовал в свои силы настолько, что вышел бы драться со сворой без всякого трепета, без тени сомнения, вообще без раздумий. И именно это решило исход рискованной сельской потасовки, в которой бьются не изощренно, без знания предмета, но с тем откровенным, выросшим из примитивного тщеславия остервенением, которое может привести порой к безумным увечьям или даже к смерти. Но быстрый умелый отпор вызывает в первоначально дерзких сельских парнях присущую им трусливость, и потому противники Игоря сдались тотчас, когда осознали, что атакует их не просто отчаянный парень, а человек с определенными, делающими его сильным установками. Поэтому для Игоря эта ночь была окрашена гордостью, испытанной за принадлежность к особому племени – неуязвимому, непобедимому.

(Рязань, РВДУ, февраль 1987 года)

Как приготовление к главному делу жизни – постижению искусства войны – воздушно-десантное училище с его особой театрализацией военных ритуалов, образовательным нигилизмом и воинствующим мистицизмом казалось Игорю почти идеальным местом для выковывания служителей культа войны. Игорю нравилось, что вместо излишнего умствования, опостылевшего еще в школе, в училище ценились только сугубо практические навыки, утилитарные возможности. Никто, и в первую очередь сами преподаватели, не делали ставок на скучную, пресную и лишенную прямой связи с жизнью учебу. Фундаментальные знания тут считались небезопасными; они могли лишь привести к истерии в неподходящий момент, подорвать стойкость в противостоянии смертельной опасности. Сами учителя прожили активную часть жизни в непримиримой борьбе, и их формула обучения сводилась к одному: правильному выбору направления главного удара и момента атаки противника. Все остальное оказывалось менее важным.