Александр Сабуров - Силы неисчислимые

— А ты плюнь да уйди, — раздается звонкий голос Алешки.

— Куда? Партизаны придут, меня первого к стенке. Так они Митьку, кореша моего, стукнули. Он теперь никого не боится: ни партизан, ни коменданта, ни черта, ни дьявола…

— Да не скули ты, Ванька, и без того тошно, — бросает один из полицейских. — Алексей, поднеси ему еще.

— А ну, хлопцы, хватит, — вмешивается начальник полиции. И ласково к нам: — Не извольте гневаться, господа дорогие, перехватили наши молодцы слегка и речи глупые завели. Мы их сейчас быстренько спровадим, а сами посидим с почтенными людьми. — Он кивает на подошедшего баптиста: — Поговорим, новостями фронтовыми поделимся… Сейчас стол заново накрыть прикажем…

— К сожалению, сегодня нам некогда, — говорю я. — Как-нибудь в следующий раз. А пока благодарим за теплый прием. Обогрелись мы. Пора и честь знать. Поехали, Павел Федорович!

Направляясь к двери, замечаю устремленные на нас взгляды: подобострастный и настороженный лысого баптиста и полный презрения, ненависти — Алешки.

Застоявшийся буланый быстро выносит нас за околицу. Подъезжаем к деревне Полывотье. Самой деревни пока за бугром не видно, только витиеватыми столбика ми поднимается дым из труб. После непроглядной чащи Брянских лесов снежный простор радует глаз. Но вдруг Петлах приподнимается на козлах, смотрит поверх дуги и восклицает;

— Шлагбаум!

Действительно, въезд в деревню перегорожен не очень толстым длинным бревном.

— Це немцы, факт! — уверяет Рева.

— Останови коня, Петлах!

По обе стороны дороги — глубокий рыхлый снег. Рева распахивает тулуп, выходит из санок, пытаясь пробраться вперед. Ему приходится держаться за оглобли, чтобы не провалиться в сугроб.

Тотчас же из крайнего домика выбегает с винтовкой за плечом человек в желтом полушубке и меховой шапке.

— Стой, стрелять буду!

Спешу к Реве. Из домика на крик выбежало еще несколько вооруженных. Петлах, пытаясь развернуть сани, загнал их в сугроб и вместе с лошадью барахтается в снегу. Один за другим грохают три выстрела.

— Прекрати стрелять, скаженная твоя душа, — кричит Рева. — Давай сюда полицию, а то я вас всех из автомата пересеку.

Наступающие на нас люди мгновенно рассыпались, залегли за сугробами, выставив против нас винтовки, а сами не перестают кричать:

— Ложись! Бросай оружие!

Пытаюсь объясниться:

— Кто вы такие?

— Ложись! Стрелять будем!

— Да ну их до биса. Сейчас пойду и набью им морду, — зло говорит Рева и делает попытку шагнуть вперед.

Останавливаю его:

— А может, это партизаны?

И спохватываюсь. Нам сейчас и с партизанами нужно быть осторожными: увидят наши фашистские удостоверения, несдобровать.

Решаюсь представиться немецким чиновником и направляюсь к шлагбауму. Шагах в тридцати оглушает приказ:

— Стой! Стреляю! Над головой проносится предупредительная очередь.

Ничего не поделаешь, приходится остановиться.

— Кто такие? — сурово спрашивает низкорослый человек в белом, перепоясанном ремнями полушубке, держа наготове автомат.

— А вы кто?

— Вас спрашивают. Отвечать! — гневается белый полушубок. Слева из недостроенного дома высовывается пулеметный ствол.

Стоим друг против друга и пререкаемся… Сейчас эта сцена кажется даже смешной, но, право же, тогда нам было не до смеха: никак не могли распознать, кто же перед нами, а преждевременно раскрыть себя было более чем опасно.

Не знаю, чем бы все это кончилось, всякое могло быть, если бы в это время не нашелся Павел, вдруг вопреки всякой логике крикнувший в сторону шлагбаума:

— Да что вы, черти, своих не признали? Ну и землячки…

И он, демонстративно сняв диск от автомата, направляется на переговоры. Его окружает группа людей, и они несколько минут ведут беседу. Вскоре раздается радостный возглас Ревы:

— Александр, иди сюда! Свои!

Подхожу. Здороваюсь с тем, что в полушубке.

— Оказывается, своя своих не познаша, — говорит он.

— Что не познаша, то не познаша, — ворчит Рева. — А мы вот с первого взгляда поняли: наши. А вы: «Стой, стреляю, подымай руки, ложись!» Яки слова неприветливые! И кому?..

— Так ведь рассудите, положение наше такое, — почти смущенно оправдывается собеседник. — Последнее время повадились к нам всякие прохвосты, вынюхивают, высматривают… Ну, вот и бережемся.

— С умом надо беречься, землячок. С умом, — наставительно замечает Рева. И добавляет: — А то бы еще маленько вы покуражились, так мы могли бы и лупануть вас…

Ох уж этот Рева!..

Нас препровождают в домик заставы, приветливо просят подождать приезда командира. В комнате нас оставляют одних: Петлах где-то в другом месте. Дверь сразу оказывается замкнутой на запор, а за нею слышны равномерные шаги часового.

Уходило дорогое для нас время, а мы все сидели взаперти, терзаясь сомнениями и предположениями…

Уже под вечер в комнату вошел человек в кожаной тужурке. Хриплый, простуженный голос:

- Здравствуйте, товарищи! Кто из вас Сабуров? Вы? Я командир Севского партизанского отряда Хохлов.

Начинается, как обычно при первом знакомстве, несколько путаная, нащупывающая беседа.

— Слышали гром сегодня на рассвете? — неожиданно спрашивает Хохлов и гордо улыбается. — Гроза в феврале…

— Слышали вашу грозу, — сухо отзывается Рева.

— Так это наши диверсанты громыхнули. Артиллерийский склад в Орлий взорвали. Ловко?

— Ваши? Скажите пожалуйста… Кто бы мог поверить? — Павел все еще не простил хинельцам неласковой встречи. Да и зависть, видно, начинает одолевать.

— Поздравляю. От души поздравляю, — стараюсь сгладить невинную бестактность друга. — Товарищ Хохлов, вам что-нибудь говорит такая фамилия: Ковпак?

— Ковпак? — И Хохлов даже приподнимается на стуле. — Что-нибудь, спрашиваете? Да знаете ли вы, что за мужик наш Сидор Артемьевич?! Да как же нам его не знать, — уже спокойнее продолжает он. — Ковпак был здесь в декабре и ушел в Путивль, в свои леса. А вы к нему? Или просто так интересуетесь? — И, не выслушав нашего ответа, сразу добавляет: — Фу-ты, память девичья. Шел сюда к вам, хотел сразу спросить об одном деле. Мы тут двоих задержали. Волчковым и Кениной назвались. Говорят, что ваши.

— Ну, — торопит Павел. — И як же?

— Да ничего.

— Что ничего?

— Пока живы.

— Не томи, браток, — почти умоляет Рева. — Прямо скажи, как там они?

— А что, разве они у вас на подозрении? — настораживается Хохлов. — Говоря откровенно, и мне так показалось. Понимаете, приходят к нам, разливаются: в Брянском лесу партизан видимо-невидимо, в селах Советская власть, в Суземке все наши учреждения работают. Прямо тысяча и одна ночь. Нет, думаю, голубчики, меня не проведешь: такого быть не может, я Брянский лес хорошо знаю… Вот и арестовали их, следствие повели. Наши уже совет держали: как с ними покончить. А тут появился Сень…