Александр Сабуров - Силы неисчислимые

В конце концов начальник штаба признал свою ошибку. Но я видел, как огорчило его мое недовольство. Для дисциплинированного, честного солдата долг превыше всего. А тут вдруг он поступил не так, как от него требовалось. Он и сейчас еще переживает свой промах. И мне по-человечески жалко его.

В комнату входят Богатырь, Рева и другие командиры и политработники. Не заметив меня, они сразу устремляются к карте. Рева горящим взглядом окидывает синюю полоску Днепра. Днепр и на карте широк. Множество больших и малых рек впадает в него. И местами карта выглядит кружевом из голубых ниток. Я понимаю, почему Реву так приворожил Днепр. Не только потому, что это его родная река он родился в Днепропетровске, — но еще и потому, что Павел, единственный пока в соединении человек, уже знающий, где мы будем форсировать эту могучую украинскую реку.

Не отрывая взгляда от карты, Павел садится на край стола, вынимает из кармана кисет и не спеша, в глубоком раздумье набивает свою заветную трубку.

Павел выглядит щеголем. На нем костюм из английской шерсти и новые хромовые сапоги. Это мой подарок, который я привез из Москвы. Я счастлив, что обновка доставила ему радость.

Друзья увлеклись картой. Слышу недоуменные возгласы:

— Почему нет на карте Брянских лесов?

— Братцы, тут нет даже тех районов, в которых действуют наши отряды. Что бы это могло означать?

— Для чего нам такая карта?

— Чего ты пристал — почему да почему? Потому, что свои районы ты и без карты обязан знать досконально.

Эту ворчливую разноголосицу перекрывает звучный баритон Ивана Филипповича Федорова — командира Серединобудского партизанского отряда:

— Ох и места же тут! Вот сюда бы, в Морочанский район, хлопцы, добраться. Тут можно без всякой тревоги перезимовать, хоть сто отрядов приводи.

Беру это на заметку. Надо после поговорить с Иваном Филипповичем. Вспоминаю, что до войны он долго работал в тех краях.

— Ты лучше покажи, где тут раки зимуют, — перебивает Федорова командир отряда Иванов. — Но ты мне объясни, для чего тут эту карту повесили? Может, мы туда и потопаем?

— Осторожно, Леня, — смеется Красняк, комиссар Ямпольского отряда, смотри, мозоли натрешь. Не забывай, до Волыни тысяча с лишним километров. И еще не забывай, что на пути лежит Днепр-батюшка.

Николай Васильевич Таратуто и вовсе этой мысли не допускает:

— По вражеским тылам на Волынь?.. Не говорите громко, а то Суворов в гробу неспокойно себя почувствует…

— А ну, хлопцы, — соскакивает со стола Рева, — поперед батька давайте в пекло не спешить.

— А нам не страшно, Павел Федорович, — парирует Новиков, — мы ведь совсем недавно с вами вместе в этом пекле побывали. Разве только наш штаб снова аж до Ильинского маханет…

Хорошо, что Бородачева в это время не было в комнате. Как бы его резанули такие слова…

А Рева заявляет совсем уж безапелляционно:

— О Бородачеве вопрос, можно сказать, уже решен. Вот я буду докладывать командиру о наших так называемых оборонительных боях и… будь здоров!.. Я опешил. Это уж слишком! Кто дал право командиру отряда решать судьбу начальника штаба объединения? Да, я люблю Павла. Он знает об этом. Неужели он посмел злоупотреблять моим доверием и дружбой?..

Чтобы не сорваться и сразу не наговорить грубостей, поднимаюсь и ухожу в соседнюю комнату. Здесь застаю Бородачева, Куманька и секретаря подпольною комитета партии Червонного района Гончарова.

— Давайте начинать. Кажется, все собрались, — говорю как можно спокойнее. — Полагаю, что необходимо прежде всего выслушать доклад начальника штаба об итогах боев.

Бородачев растерян. Но я протягиваю ему карту, которую, знаю, он тщательно подготовил к совещанию.

— Идемте.

Не могу я сейчас поручать доклад Реве. Пусть он и оставался за меня, пока я был в отъезде, самовольства прощать ему нельзя. Рева и раньше недооценивал, а в ряде случаев просто игнорировал штаб соединения. Раньше ему сходило это с рук. Теперь надо на него как следует воздействовать, чтобы сохранить Бородачева на посту начальника штаба. Не можем мы разбрасываться такими людьми. Тем более сейчас, когда штабу предстоит огромная работа в связи с подготовкой рейда. Я обязан не только поддержать, но и поднять авторитет штаба и его руководителя…

Когда я предоставил слово Бородачеву, в зале послышался ропот, а Рева даже привстал и попытался что-то сказать. Но я жестом сажаю его на место.

С первыми словами Бородачева в комнате воцаряется тишина. Всматриваюсь в усталые, похудевшие лица товарищей. Я счастлив от одной мысли, что после всего, что здесь произошло без меня, снова вижу этих дорогих мне людей живыми и невредимыми.

Бородачев винтовочным шомполом, заменившим указку, водит по карте. Враг повел наступление на партизан Сумской и Орловской областей одновременно, использовав главным образом войска, следовавшие из Германии на фронт.

31 августа завязались упорные бои. Вражескую пехоту поддерживали артиллерия, танки, авиация. Первый удар приняли отряды объединения Емлютина. Дрались они стойко, но вынуждены были постепенно отойти в глубь леса.

Нашим отрядам отходить было поздно, да и некуда, и они начали оборонительный бой. Бородачев хотя и скупо, но с искренним восхищением говорит о стойкости партизан, об инициативе командиров, и особенно восторженно он отзывается об обороне Ново-Васильевска отрядом под командованием Павла Ревы. Партизаны отлично использовали особенности местности…

Слежу за Ревой. Выражение его лица беспрестанно меняется: то презрительное равнодушие («Ну что еще выложит этот штабник?»), то живейший интерес, то обида, то озорная радость.

А шомпол-указка все бегает по карте. И я представляю себе этот страшный бой. Три дня продолжались вражеские атаки.

В официальном документе от 20 сентября 1942 года командир фашистской дивизии писал:

«Первой особенностью малой войны является то, что она ведется в лесах, в темноте, с очень маневренным противником, который способен нападать на нас с боков и с тыла. Только потому мы не имеем успеха, что методы малой войны используются противником с большим мастерством, в результате чего мы потеряли 800 героев убитыми».

Наступление гитлеровцев на Брянский лес снова закончилось неудачей. Партизанский край был и оставался советским.

Бородачев признался: он не был уверен, что партизаны смогут выдержать такой натиск. Казалось, все живое будет раздавлено одновременным ударом с земли и с воздуха.

Но наши люди дрались отважно, с разумным хладнокровием и расчетом, и они выстояли.

Чем больше я слушал начальника штаба, тем сильнее мной овладевало чувство благодарности к моим боевым друзьям — Реве, Богатырю, ко всем участникам этих ожесточенных схваток.