Эдмунд Низюрский - Всегда на страже (сборник)

- Так, так…- как-то неопределенно отозвался лейтенант.

- Я приехал сюда,- продолжал полковник, все больше волнуясь,- чтобы помочь вам чем можно… И Храмцова и других своих сослуживцев я найду!… Тут еще должны жить люди, которые их знали. Да и твоя мать… Ее тоже тут почти каждый знал.

- Это правда,- подтвердил Николай и понуро задумался.- То, что люди знают, и нам известно…

- Так в чем же дело?…- Владимир Иванович не смог сдержать возмущения.- Почему до этого времени нигде ничего, ну - хотя бы о Храмцове? Что, и он, как некоторые, пропал без вести? Так я его сам тут видел, на поле боя!

- Вести есть,- грустно вздохнув, промолвил лейтенант.- Но очень невеселые. Весть есть о том, что мой отец не выдержал, не выстоял перед суровой опасностью… Мой отец решился на самоубийство. Не последним патроном, не последней гранатой… Трудно представить, как это случилось, при каких обстоятельствах, в каком психическом состоянии. Но это было. Есть люди, которые это видели. Есть люди, которые это слышали…

- От кого?

- От моей матери.

Черепанов смотрел на Николая с таким удивлением и даже испугом, будто не верил не только своим ушам, но и глазам: нет, это не сын Храмцова, это не Николай, не тот самый Коля, которого Черепанов видел еще совсем маленьким. Это не он дает такие сведения, это чужой и злой человек!… И говорит он от злости, совершенно неоправданно, безответственно…

…Вдруг в ушах снова тот ужасный крик женщины… Со всей своей безграничной тревогой, со всеми нотками отчаяния,… Сказать об этом Николаю или не сказать?… Возможно, что это еще одно какое-то доказательство? Нужно это сыну или не нужно? Может быть, у него уже много доказательств, а может и ни одного точного… Тогда пускай не знает и о том неожиданном, непонятном крике и плаче матери. Пускай лучше сомневается, если не может твердо верить в то, во что всей душой хотел бы верить. Кто знает, от какой пули погиб человек: наверное же от вражьей. Кто мог заметить в таком тяжелом бою, от чего упал воин, кто мог подумать, что не от врага?

Владимир Иванович хотел помочь Николаю развеять тяжелую подозрительность, которая, очевидно, уже давно мучит парня, и чем дальше, то все больше бередит душевную травму. Но хватит ли для этого убедительных доказательств, нужных слов? Сам же Черепанов не был в то время возле Храмцова живого. Позже не смог найти его среди мертвых!…

Но и противоположные суждения, наверно, не имеют веских оснований.

- Ты не должен так думать! - сказал Черепанов твердо и внушительно.

Николай сразу же задал встречный вопрос:

- А вы можете думать иначе? Вы же его знали, вы были вместе.

Черепанов на момент замялся, мелькнули в памяти рыжеватый ежик, растерянные, пустые глаза… В то же время припомнилось и то, что Храмцов с первой минуты опасности был на боевом посту, что его положение, как семейного человека, было самое сложное на всей заставе, но он не вымогал поблажек, ни на одну минуту не покидал боевых позиций.

- Да, я думаю иначе! - ответил полковник.- И хочу, чтоб ты согласился со мною. Храмцов не мог пойти на это хотя бы потому, что рядом были жена и сын. Представь себе - разве это возможно?

- Представить, действительно, не могу,- согласился Николай.- Из-за этого немало страдаю. А людям верю. Никуда не денешься от правды, хоть она и очень мучительная. Отец мой растерялся в тяжелую, сложную минуту, утратил веру во все, в том числе и в жизнь. По его требованию мать должна была сделать то же самое… С собой и со мной… Трудно об этом говорить, думать… Она не сделала этого, но и ему помешать не смогла, не успела, потому терзала свою душу все время, пока была жива. Люди тут помнят это; немного, как сквозь сон, помню свою маму и я.

- Про мать я пока что ничего не знаю,- упавшим голосом сказал Черепанов.- Расскажи хоть немного, если можешь.

- Мать я тоже виню,- почему-то вместо рассказа неожиданно заявил Николай.- Тем более, что, как потом показала жизнь, моя мать была довольно смелая и отважная женщина. Почти с первых дней войны она дошла в партизаны… Со мной вместе, так что и меня считайте партизаном. Ходила на задания даже сюда, в город. Нарвавшись один раз на засаду, отбивалась до последнего патрона, до последней гранаты… Сама была ранена, но все же спаслась, доползла до своих. Лечилась потом в лесном госпитале вместе с тифозными. Во время блокады немцы подожгли госпиталь, так как побоялись туда подходить. Мать обгорела, но снова спаслась в болотном колодце. Жила потом без волос, с ожогами на руках и ногах, но снова ходила на задания. Она знала почти все подполье города, а когда случилось так, что ее все же схватили гестаповцы, не выдала никого. Никакая сила не сломила ее, даже страх смерти. Ее расстреливали два раза: один раз условно. Второй раз… А могла бы жить: назвала бы хоть одного подпольщика и, возможно, осталась бы жива. Для этого требовалось только одно - утратить веру в себя, в жизнь!…

- В чем же ты ее винишь? - несмело спросил Владимир Иванович. Спросил, а сам уже довольно уверенно почувствовал, что Николай приведет такие аргументы, какие не оспоришь, что с ним вообще очень трудно спорить.

- В том, что не помешала отцу пойти на такой поступок, не переубедила его. И еще - что раньше не заметила в его характере таких слабинок.

- Ну, этого нельзя знать! - решительно запротестовал Владимир Иванович.

- Я и вас в этом виню! - настойчиво поглядев Черепанову в глаза, заявил Николай.- Раньше даже обижался на вас, сердился - скажу прямо. Теперь смотрю немного иначе, так как уже знаю, что вас не было рядом с Храмцовым в те трудные минуты, что вас сразу контузило. Но и вы, наверно, не очень интересовались душою своего соратника. Простите за прямоту!

- Предполагать, предчувствовать можно по-всякому,- сдержанно начал Владимир Иванович.- А сама жизнь намного сложнее. Может, человек попал в такие обстоятельства, что не мог поступить иначе… Может быть, это был такой момент, что никто не смог бы ничего переиначить, помочь, помешать. Уже хотя бы потому, что никто совсем не мог предвидеть или ожидать этого.

Николай согласно кивнул головой, видимо, некоторые слова пожилого человека пришлись ему по душе, но тут же высказал и свои взгляды на это:

- Бывает, что человек теряет веру от духовного одиночества. Подать бы ему руку в критический момент, и вся растерянность могла бы пропасть или хотя бы уменьшиться. Порой крайняя утрата веры сохраняет жизнь. Но она никому не нужна.

- Может, и не было растерянности,- высказал предположение Черепанов.- Возможно, возникла неизбежная угроза плена. Тогда соображай сам…

- А для матери?… Для меня, малыша?

- И для вас обоих.

- Так этого ж не было, мать в плен не попала. И вот вы - тоже,

- Меня могли посчитать за мертвого.