Владимир Воронов - Морские истребители

Хорошо дома! Но мысли мои все чаще и чаще возвращались к человеку, чей образ бережно носил в сердце все три военных года, о встрече с которым мечтал, одним словом, стал я рваться к Розе.

Моя задумчивость не могла остаться незамеченной родными, и прежде всего мамой. Она первой и начала разговор о Розе:

- Сколько же она для меня доброго сделала. Ты, Володя, даже не представляешь, какая тяжелая блокадная зима была в Ленинграде. Я и не выжила бы, если бы не Роза. Она и ее мама Мария Станиславовна помогли устроиться на работу в больницу нянечкой. А когда весной сорок второго представилась возможность выехать из Ленинграда через Ладогу, Роза привезла меня полуживую на санках на вокзал и посадила в вагон. Ведь я уже и двигаться не могла, опухла от голода. Так что с Розой мы породнились в блокаде. Поезжай, сынок, повидайся с ней. Адрес-то ее есть?

- Адрес есть, должна быть в Днепропетровске. Может, за последнее время что-то изменилось, трудно сказать. Фронт уходит все дальше на запад, не исключено, что и она переедет ближе к фронту, она, мама, работает техником-гидрологом гидрометеослужбы фронта.

Тепло распрощавшись с родными, в первых числах июня я сел в поезд и отправился в Днепропетровск. После длительного блуждания по разрушенным улицам разыскал на окраине маленький домик, в котором снимала комнату Роза с подругой. Сердце гулко и часто забилось, когда на вопрос: «Проживает ли здесь Садовская Роза?» - я услышал: «Да. Она в огороде».

Я вошел в сад и увидел Розу.

- Откуда ты появился? - сказала она спокойно в, как мне показалось, безразлично.

Я оторопел, не знал, что сказать и как вести себя дальше. Нашу встречу я мечтал увидеть по-другому, только не так.

Вошли в дом, и Роза представила мне Мусю, ленинградскую подругу, с которой была неразлучна все эти годы. Оставив меня в комнате, девушки стали хлопотать на кухне. Когда же я достал из парашютной сумки кое-какую еду, они с облегчением вздохнули: этого как раз у них и недоставало. Но праздничного застолья не получилось, в поведении каждого из пас сквозила настороженность. Вскоре Муся под каким-то предлогом удалилась по своим делам. И начались разговоры и расспросы о прожитом за три года разлуки.

Роза подробно рассказывала о блокадном Ленинграде, о пережитом и виденном в голодные и холодные дни первой зимы, о том, как в праздничную полночь седьмого ноября сорок второго года попала в их дом па Боровой бомба и как они спаслись. Рассказала, как мечтала после окончания курсов техников-гидрологов попасть в Сталинград и принять участие в восстановлении легендарного города.

Немало времени занял рассказ о мытарствах после выезда из Ленинграда, об увиденном и пережитом в Сталинграде, в Харькове, Павлодаре, куда попали, двигаясь вслед за фронтом. В Днепропетровске они задержались почти на полгода, вместе с другими девушками организовывали гидрометеослужбу на освобожденной Украине. Трудно было воспринять и осознать все тяготы, которые выпали на ее долю…

Три дня я пробыл в гостях у Розы. Мы вместе дежурили на метеостанции, ездили вверх по Днепру на один из водомерных постов, где ей было поручено провести замеры на реке. Вместе купались, любовались красотой Днепра. Все для меня было интересно и привлекательно. Только настораживала холодность со стороны Розы. Все настойчивее в сознании возникало: «Меня не ждали. Моему приезду не рады. В чем дело?»

Решил уезжать, не дожидаясь окончания отпуска. Неожиданно прощание было теплым и нежным. Трудно было объяснить, что на нее повлияло: боязнь и неопределенность предстоящей разлуки или желание как-то загладить натянутость и холодность во взаимоотношениях. Договорились твердо пока об одном - регулярно писать друг другу.

Через двое суток «на перекладных», попутным транспортом, где на товарняке, где на пассажирском поезде или автомобиле, добрался до аэродрома Саки. Тепло встретили боевые друзья, товарищи. Почувствовал - здесь мой дом. Правильно говорят: «Твой дом там, где ты счастлив». Я был счастлив в кругу боевых товарищей, с которыми сроднился на фронте. Недоумение вызвало мое досрочное возвращение из отпуска, особенно настойчиво расспрашивал Акулов: «Почему так рано возвратился? Розочка плохо встретила?»

Я, как мог, отшучивался. Огорчило сообщение, что на наш аэродром приезжал Алексей, буквально на следующий день, как я улетел в Москву. Его дивизион гвардейских минометов после завершения боевых действий в Крыму перебрасывался в Прибалтику. Узнав, что я поехал к матери, Алексей успокоился: он надеялся на встречу со мной, так как его маршрут проходил через Москву.

Позже я узнал, что он действительно заезжал к маме и меня не застал. Всего на несколько часов опоздал Алексей. Опять неудача. Не удалось ему перехватить меня и в Москве на обратном пути. Так и не состоялась наша встреча с братом во время войны, хотя и воевали вместе, на одном участке фронта. В дальнейшем наши фронтовые дороги разошлись. Алексей воевал в Прибалтике, принимал участие в штурме Берлина, а я на завершающем этапе войны вместе с другими летчиками полка сражался на южном направлении.

Мои боевые друзья - Борис Маслов и Иван Трошкин встретили брата, долго сидели с ним за столом, слушая рассказы о фронтовых событиях.

Встретился Алексей и с командиром полка Авдеевым. Авдеев, не скупясь на подробности, рассказал ему о том, как воюют летчики-истребители. В глаза он нас редко хвалил, а тут, как мне потом стало известно, Авдеев говорил о нас с гордостью.

Пока я был в отпуске, в полку произошли изменения - все эскадрильи были полностью укомплектованы самолетами и летчиками. Мне не терпелось приступить к полетам. И уже на следующий день я снова оказался в родной стихии на своем первом «яке» под номером «тридцать один». В те дни состоялся у меня короткий разговор с комсоргом полка Климентовым. После взаимных приветствий и поздравлений с наградами Климентов. как бы между прочим, напомнил:

- Пора тебе, Володя, браться и за комсомольскую работу. Ты уже опытный воздушный боец, два ордена имеешь. Такой и нужен комсомольский вожак.

- А справлюсь я?

- Справишься. Ты лучше других знаешь людей в эскадрилье. А что касается помощи, можешь всегда рассчитывать на меня, - заключил разговор Клименюв.

После избрания комсоргом эскадрильи у меня, естественно, появилось немало новых забот. Ведь в годы войны большинство летчиков, техников и механиков были ребята комсомольского возраста. Многие из них не имели фронтового опыта, волевой закалки, слабо знали материальную часть самолета и специфику летной службы. Их надо было обучать и воспитывать, помогать словом и делом.

На новом направлении

Летом 1944 года сила ударов Красной Армии по врагу непрерывно нарастала, стратегическая инициатива