Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Мы слушали внимательно. Предложение комиссара заинтересовало всех.

- Можно попробовать, - сказал Акимов, - авось получится.

- Э, нет! - неожиданно засмеялся Михайлов. - Я придумал - мне и проверять. Первым полечу сам.

- Прошу взять ведомым, - сдержанно, как всегда, улыбнулся Акимов.

- За тем и прибыл, товарищ Акимов. По рукам?

- По рукам, - смутился Дон-Евген.

…Под утро, когда наш последний самолет возвратился с бомбоудара, катера зацепили два МБР-2 и потянули их к выходу в открытое море. На пилотском сидении ведущего сидел полковой комиссар Михайлов, лейтенант Акимов был ведомым.

Мы не видели, как они взлетали, не слышали гула их моторов. Но часов в девять утра, когда мы уже позавтракали, в «кубрик» ввалились Акимов и Пастушенко.

- Полный порядок, - весело заявил Акимов. - Система Михайлова сработала безотказно!

Обстановка в Севастополе осложнялась с каждым днем. Теперь после того, как гитлеровское командование перебросило в Крым авиагруппу Рихтгофена, в которой были сосредоточены отборные части фашистских асов, на каждый наш самолет приходилось десять немецких, причем наиболее современных, новейших типов. Площадки, где размещались МБР-2, подвергались непрерывным артобстрелам и бомбоударам. Еще труднее было на Херсонесском аэродроме, где базировались главные наши силы - истребители, штурмовики, пикирующие бомбардировщики. [56]

Враг держал этот пятачок под непрерывным обстрелом. Ежедневно на аэродром падали сотни бомб и снарядов. И все же, несмотря ни на что, наши летчики ни на минуту не прекращали боевую работу, поднимались в воздух по 5-6 раз в день.

Каждый самолет был на строжайшем учете. Пополнение поступало скудно, да и разместить машины было негде. Правда, оставалось еще две небольших взлетно-посадочных площадки, на которых размещались легкие самолеты По-2, УТ-1 и УТ-2, - в Юхарной балке и на Куликовом поле. До войны на них учились летать курсанты-аэроклубовцы, и никакого вооружения на этих самолетах, разумеется, не было. Для боевой работы, тем более в условиях блокады, они были непригодны, стояли без дела.

Тем большей неожиданностью для всех явилось указание комиссара Михайлова оборудовать полосы на этих площадках для ночных полетов, а на легкокрылых самолетах смонтировать цилиндрические подвесные кассеты, которые можно было бы наполнять мелкими осколочными бомбами. Вскоре в один из дней, как только стемнело, комиссар поднялся на таком самолете в воздух, прошел над вражескими окопами и высыпал «гостинцы» на головы гитлеровцев.

С этого времени фашисты окрестили легкокрылые «кукурузники» и «утята» «ночными дьяволами». Они не оставляли в покое врага ни на одну минуту, держали в непрерывном напряжении. И каждую ночь на одном из самолетов вылетал комиссар Михайлов.

Вечерний звонок

Как- то вечером в «Мечте пилота» раздался телефонный звонок. Дежурный -лейтенант Дмитрий Кудрин - поднял трубку, затем махнул мне рукой:

- Тебя.

Это был Вася Мордин. Я сразу узнал его голос - спокойный, глуховатый, такой знакомый. Как долго ждал я этого звонка! С того самого дня, как приводнился в бухте Матюшенко. Получалось, что вроде мы и рядом, лишь неширокая бухта разделяет нас, а встретиться, поговорить, хотя бы посмотреть друг на друга - нет возможности: полеты, полеты, напряженная боевая работа в осажденном городе. Он летает днем, я - ночью, у каждого время расписано по минутам, а добраться мне на Херсонес или ему [57] в бухту Матюшенко - целая проблема, никакого регулярного сообщения нет.

И вот я слышу его голос:

- Как житье-бытье? Скучать не приходится?

- Готовлюсь на работу, - отвечаю.

- Все ясно, - говорит Мордин. - А моя милашка малость приболела, завтра лечить ее будут. (Ага, думаю, самолет вышел из строя, ремонтируют.) В связи с этим у меня возникла идея: давай завтра встретимся. Ты сможешь утром пораньше?

- Пожалуй, смогу.

- Вот и прекрасно. Встречаемся под мостиком, на Приморском бульваре - надежное место, вроде бомбоубежища. Добро?

- Добро.

Щелкнув, трубка умолкла. А я все стою, чего-то жду… Кажется, совсем недавно мы расставались с Мординым в мирном, очаровательном Ленинграде. Было это в мае 1940 года. Я уезжал в Керчь, в 45-ю отдельную эскадрилью, а его переводили на новые скоростные бомбардировщики. Вася успокаивал меня: «Не огорчайся. Скоро все будем летать на новых машинах. Снова встретимся.»

Плохим провидцем оказался мой друг. Так и не успел я пересесть на новые машины. Довелось встретить войну на «фанерно-перкалевых броненосцах» - МБР-2. А Вася Мордин летает на красавце Пе-2 - скоростном пикирующем бомбардировщике, прекрасной машине, созданной конструктором Петляковым. Конечно, иногда и на Пе-2 приходится нелегко, особенно в Севастополе, на блокированном, простреливаемом насквозь пятачке. Здесь летчикам всегда трудно, на каком самолете ни летай. И все же Пе-2 - это не какая-нибудь «эмберушка», а настоящий, первоклассный боевой самолет!

Утром на попутном катере я пересек Северную бухту. Мордин уже ждал. Стоял под горбатым мостиком на Приморском бульваре, прислонившись плечом к каменной стенке. Солнце только начинало пригревать, вода в бухте отливала яркой синевой. И в воздухе, и на воде, и на земле в эту пору было удивительно спокойно. Даже не верилось, что рядом - враг. Здесь, на Приморском бульваре, пробуждение весны чувствовалось особенно остро: нежная зеленая травка упрямо пробивалась из земли, а на кустах сирени и на деревьях уже набухли и вот-вот начнут лопаться почки. [58]

Мордин увидел меня, шагнул навстречу. Обнялись, несколько секунд стояли молча. Потом он отстранился, произнес баском, явно подражая Тарасу Бульбе:

- Ну, сынку, дай поглядеть, каков ты есть.

А я во все глаза смотрел на него. Каким он стал, мой друг? Возмужал, на темносинем кителе сверкает новенький орден Красного Знамени. В остальном, пожалуй, все такой же: крепкий, надежный, неторопливый в движениях. Вот только, может, чуть посуровели ясные серые глаза да капризная припухлость губ подчеркнута еле заметной паутинкой морщин, которых прежде не было и в помине, на лбу прорезались упрямые складки. Но все это заметно, если присмотреться, а так - все тот же Вася Мордин: добродушный, милый, спокойный.

Выбрали местечко понадежнее, тут же, у мостика, возле толстой каменной стены, прикрывавшей нас от обстрела немцев, пододвинули два камня-валуна, уселись. Несколько минут сидели молча. Иногда бывает так: хочется просто помолчать, почувствовать, что дорогой тебе человек - рядом, что вот он, здесь. На войне, как никогда, привыкаешь ценить такие минуты. Потому что завтра, даже сегодня, через час такая возможность может и не представиться. Кто-кто, а летчики вполне отдают себе в этом отчет… Но об этом говорить не принято. В конце концов непредвиденных обстоятельств достаточно бывает и на земле. Особенно здесь, в Севастополе. Что уж тут распространяться?