Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Мы еще не знали, что в тот вечер Ставка Верховного Главнокомандования разрешила командованию СОР оставить Севастополь, поручив руководство оставшимися на Херсонесе войсками генерал-майору П. Г. Новикову…

Уже далеко за полночь к капониру подошла группа людей, перед которой сразу расступилось оцепление. Я узнал командующего Черноморским флотом Ф. С. Октябрьского, члена военного совета флота Н. М. Кулакова, командира нашей 3-й Особой авиагруппы полковника Г. Г. Дзюбу. Других я не знал, да и некогда было разглядывать.

Когда все забрались в самолет, кто-то спросил у полковника Дзюбы:

- Где Михайлов?

- Он остался принимать самолеты.

- Какие самолеты?!

Я даже вздрогнул. Михайлов! Наш комиссар остался! Но времени на раздумья не было, моторы уже запущены. Поступила команда: «Взлетать немедленно!»

Через минуту мы были в воздухе. Члены экипажа «Дугласа» не знали Михайлова и на реплику Дзюбы не обратили никакого внимания. Я же никак не мог успокоиться: остался на «пятачке» Херсонеса наш славный комиссар, человек, которого черноморские авиаторы не просто хорошо знали, а горячо любили - за чуткость, внимание к людям, за то, что он, комиссар, в трудные минуты оказывался [130] за штурвалом самолета, личным примером показывая, как надо бить врага… И вот теперь он остался. Как же так?

В Краснодаре мы узнали: в эту ночь лишь 13 самолетов произвели посадку благополучно, доставив 24 тонны боеприпасов и 232 человека командного и летно-технического состава. Остальные 7 «дугласов» заблудились в неспокойном после прохождения метеофронта море, не нашли Севастополь и возвратились на Кавказ. Саши Красинского среди вывезенных не было. Горькая, обидная потеря!

Больше «дугласы» в Севастополь не пошли.

За одиннадцать ночей Московская авиагруппа особого назначения произвела 229 боевых вылетов, доставила осажденным более 200 тонн боеприпасов и продовольствия, вывезла 1542 раненых, 630 человек летно-технического состава и эвакуированных, 12 тонн специального груза.

Небольшой была наша помощь защитникам Севастополя, но ведь и море состоит из отдельных капель.

…В тот же день мы распрощались с летчиками МАОН и возвратились в Геленджик. Нерадостные вести ждали нас. В Севастополе немцы подошли к границе Херсонесского аэродрома, к позициям 35-й батареи береговой обороны, расположенной рядом с маяком, на самом конце севастопольской земли. В ночь на 2 июля, расстреляв все снаряды, команда взорвала батарею, а ее бойцы влились в ряды оборонявших Херсонес. Ночью к Херсонесу подходили тральщики, морские охотники, подводные лодки, которые подбирали бойцов, уходивших в море на лодках, плотах, а то и вплавь.

Вечером из Геленджика в Севастополь вылетело два больших гидросамолета ГСТ. Экипажам было приказано произвести посадку в море, возле Херсонесского маяка, забрать оттуда Михайлова и других летчиков, не успевших эвакуироваться, особенно раненых. Мы с волнением ждали возвращения самолетов. Никто не уходил с аэродромной площадки. Наконец перед рассветом послышался гул моторов, а затем мы увидели и миганье сигнальных огней. Самолеты, один за другим, подрулили прямо к берегу, ткнулись носами в гальку. Прозвучала команда:

- Принимайте раненых!

Все бросились к самолетам, прямо в воду, стали выносить раненых. Потом спрыгнули члены экипажей. Штурманом на одном из самолетов летал Ваня Ковальчук. Он и поведал мне о последних часах жизни комиссара Михайлова. [131]

…В группе командиров, шедших по живому коридору к самолету Скрыльникова, Михайлов был замыкающим, последним. До «Дугласа» оставалось несколько шагов, когда к Михайлову кинулась женщина с ребенком на руках.

- Возьмите хоть его, чтобы гадам не достался! - крикнула она, протягивая малыша.

Михайлов остановился, посмотрел на женщину, на ребенка, и, уступая им дорогу, сказал матросам:

- Пропустите!

- Товарищ комиссар!…

- Я остаюсь для приемки самолетов, - спокойно ответил он.

Михайлов знал, что самолетов больше не будет, знал, что остается на «пятачке», с которого вряд ли удастся выбраться живым. Но знал и другое: в такой обстановке слово старшего командира значит для остающихся бойцов очень много. И уступил дорогу жизни женщине с ребенком.

Когда улетел самолет, Михайлов собрал моряков, летчиков, бойцов - всех, у кого было оружие и кто был способен драться с врагом. Приближалось ясное летнее утро, но именно оно, утро, сулило новые бешеные наскоки врага. Комиссар обратился к бойцам:

- Ночью будем пробиваться в горы, к партизанам. Но для этого надо продержаться еще один день.

Раненые рассказывали, что это был день ада. Фашистские самолеты пикировали, бомбили и обстреливали безнаказанно, потому что наших истребителей в воздухе уже не было. Артиллерия врага «перепахивала» каждый метр аэродрома. Но когда гитлеровцы в очередной раз кидались в атаку, их встречал дружный огонь.

Выстояли севастопольцы и в этот день! А когда наступил вечер, Михайлов с автоматом в руках повел группу на прорыв. Дважды моряки бросались врукопашную, но пробиться не могли - слишком неравными были силы.

Оставив раненых в землянке, вырытой в высоком обрыве берега, Михайлов повел бойцов на прорыв в третий раз. Падали убитые на каменистую землю, но живые пробивались вперед. В последнюю минуту, когда уже брешь была пробита, у ног комиссара разорвался снаряд. Он успел крикнуть:

- Вперед, братцы!

А может, он произнес эти слова еще до того, как разорвался снаряд… [132]

Враг в Севастополе. Мы понимали это, но примириться не могли. И вот сообщение Совинформбюро: «По приказу Ставки Верховного Главнокомандующего наши войска оставили город Севастополь…» Слова падают, как тяжелые камни, болью отзываются в сердце.

Мы стоим у репродуктора тесной группой, объединенные общим горем, слышим знакомый голос Левитана: «Сколь успешно выполнил Севастопольский гарнизон свою задачу, это лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма Севастопольской обороны полностью разгромлены 22, 24, 28, 50, 132-я и 170-я немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1, 4-я и 18-я румынские дивизии и большое количество частей из других соединений. За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150 тысяч солдат и офицеров, из них не менее 60 тысяч убитыми, более 150 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тысяч своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же - руины»…

…Прошли годы, десятки лет. Многое стерлось из памяти, но тот горестный день остался со мной навсегда. Словно это было вчера, вижу бледное, с дрожащими губами лицо Дмитрия Кудрина, окаменевший взгляд Евгения Акимова и слезы Николая Астахова. Балагур и острослов Астахов стоял онемевший, из его глаз одна за другой катились по щекам крупные слезы, он не замечал их…