Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Карпова так и подмывало сделать еще один заход и дать очередь по взлетающим «мессерам», но он знал: воздушного боя при этом вряд ли удастся избежать. И Александр, сдерживая порыв, передал ведомому: «Пробиваем облачность на восток!» Истребители нырнули в белесое месиво. Через минуту над ними сверкнуло солнце.

…В первых числах ноября наши войска высадились севернее Керчи, у мыса Еникале, и южнее - у поселка Эльтиген. Погода стояла скверная, море штормило, это усложняло высадку десанта, но мы верили в успех.

Наши «бостоны» и ДБ-3ф по нескольку раз в день фотографировали Севастополь. Через него осуществлялось обеспечение немецкой группировки в Крыму, и, чтобы организовать удары бомбардировочной и торпедоносной авиации, командованию Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота необходимо было постоянно знать обстановку в самом порту и на подходах к нему.

В начале ноября мы получили задание провести фоторазведку порта с высоты 5-6 тысяч метров, видимо, с целью выявления зенитной обороны врага. Климовский вызвал наш экипаж. В подражание Рождественскому очень похоже хмыкнул и басовитым голосом Христофора Александровича сказал:

- По долгу службы этот полет поручается вам! (Он имел в виду, что я как начальник аэрофоторазведслужбы эскадрильи обязан выполнять наиболее ответственные задания по воздушному фотографированию.)

Ну что ж, нам так нам! Уточнили маршрут и отправились на аэродром. Полет самый что ни на есть обычный, если не считать высоты, которая является самой выгодной для зенитчиков: и угловое перемещение самолета небольшое, и рассеивание снарядов еще не достигает критического.

Набрали около семи тысяч метров, зашли со стороны Балаклавы, чтобы развернуться над Инкерманом. Погода стояла ясная, солнечная. Даже с такой высоты горы выглядели [191] удивительно красивыми. На огненно-золотом ковре лиственных деревьев отчетливо выделялись ярко-зеленые пятна крымской сосны.

Миня Уткин склонил голову набок, глянул вниз, протянул: «Уж небо осенью дышало…»

- Смотри за небом, а то как бы осколками не дохнуло, - оборвал я его.

- Добро! - беззаботно откликнулся Миня и умолк. Я уже внимательно следил за землей: главное - точно уловить момент разворота, чтобы не проскочить боевой курс.

- Снижайся, - говорю Уткину.

Свист за бортом нарастает, а земля под самолетом ползет очень медленно. Но вот нос самолета накрыл тонкую ленточку реки Черной. Пора!

- Разворот! - говорю Мине.

Машина закладывает такой крутой вираж, что я в боковое окошко вижу бухту прямо под собой. Она стремительно передвигается вправо.

- Курс!

Уткин выхватывает самолет в горизонтальный полет. Темная линия, прочерченная на плексигласе, точно легла на Северную бухту.

- Отлично! Включаю фотоаппарат! Лампочка мигает! - говорю.

Глянул на альтиметр: 6000 метров.

- Снижайся!

Свист моторов переходит в вой. До чего же медленно проплывает бухта!

- Разрывы сзади, чуть выше нас! - сообщает радист Виктор Бондарев.

Так и должно быть: скорость растет, высота падает, вот разрывы и отстают. Но следующий залп зенитчики сделают с упреждением, а самолет на боевом курсе идет «по ниточке»… Вслух считаю суда, а в голове бьется одна мысль: «Скорей бы пройти Южную бухту!…»

Тревожный голос стрелка Вани Лаврентьева:

- Разрывы под хвостом, есть пробоины!

Все: следующий залп угодит прямо в самолет! Южная бухта подо мной.

- Отворот!

Еще короткое слово не отзвенело в наушниках, а Уткин уже бросил самолет влево, еще больше отжал штурвал вниз. И тотчас справа и чуть выше вспыхнули черно-серые облачка - как раз в этой точке должен был находиться [192] самолет, если бы на полсекунды раньше мы не отвернули…

За бортом свист. Высота уже меньше 4000 метров. Проскочили берег Херсонеса. Вижу, как курится земля на взлетной полосе: взлетают истребители. Берег уплывает, под крылом - море.

«Вовремя отвернули», - подумал я, а Миню спросил:

- Так чем, говоришь, небо дышало?

- Ладно тебе, язва, - беззлобно огрызнулся Уткин.

Когда впереди показался кавказский берег и отчетливо вырисовались невысокая гора Абрау-Дюрсо и знакомое очертание Цемесской бухты, я переключил бортовую радиостанцию на Москву. И тотчас в наушниках раздался торжественный голос Левитана: «6 ноября наши войска освободили столицу Советской Украины - город Киев!»

Диктор говорил еще что-то, но мы уже не слушали. В самолете загремело такое «Ура!», что даже гул моторов заглушило. Кричал Виктор Бондарев, кричал стрелок Иван Лаврентьев, кричали и мы с Уткиным.

Да, прекрасный подарок преподнесли наши войска к празднику Великого Октября!

После посадки мы насчитали в хвостовой части фюзеляжа более десятка осколочных пробоин. Но главное: все мы остались целы и невредимы. И снимки Севастополя привезли отменные.

…А через несколько дней с боевого задания не вернулось сразу два наших экипажа.

На рассвете ушел на разведку Павел Хохлов - отличный летчик и прекрасный товарищ. Через несколько часов по другому маршруту вылетели Евгений Сазонов с Сашей Емельяновым. Общим в заданиях этих экипажей было одно: фоторазведка Севастополя в конце полета.

Первым подал сигнал бедствия Павел Хохлов - на аэродроме получили его радиограмму: «Хвоя. Крым». Это означало: «Иду на вынужденную посадку в районе Крымских гор». А через несколько часов прилетела «хвоя» и от Сазонова, с той лишь разницей, что не был указан район вынужденной посадки.

Что произошло на дальних маршрутах разведки? Что заставило экипажи Хохлова и Сазонова подавать сигнал бедствия - встреча с истребителями врага, точный огонь зениток или отказ моторов? Чем завершились вынужденные посадки тяжелых двухмоторных самолетов в горных лесах или на воде, какова судьба экипажей?

Ответы на эти вопросы мы получили не скоро. [193]

Расскажи, баян…

Неустроенность нашего быта на Мысхако все больше давала о себе знать. Летом мы жили в землянках - и тем довольны были: хоть и тесновато, зато тепло. Но поздней осенью начала донимать холодная сырость.

Рядом с землянками торчала стена разрушенного домика. Тут же валялся ракушечник.

- А что, братцы, - сказал как-то штурман Сергей Чернов, - не соорудить ли нам свои хоромы? Одна стенка уже есть, камня тоже достаточно.

- Дельное предложение, - откликнулся другой штурман - Павел Круглов. - Обмозговать надо.

Обмозговали. И дружно решили: строиться!

В первый же погожий день замесили глину (цемента не было) - и работа закипела. Не успели оглянуться - стены готовы. Даже для окон проемы оставили.

- А крышу? - спросил кто-то.

Для крыши материала не было. Нашли разбитую землянку, разрыли, вытянули оттуда несколько бревен и досок, кое-как прикрыли верх, но все равно в просветы нахально проглядывало небо.