Кирилл Голованов - Катерники

На первой же резиновой шлюпке доставили «языка». Старик-маячник при виде разведчиков объявил:

- Яй ер нурман (то есть: «Я норвежец»).

На столе в его доме обнаружили горячие блины, малосольную семгу. Маячник порядочно нагрузился в одиночку. Нетвердо встав из-за стола, он не совсем понял, кто явился к нему в гости. Старик вдруг добавил:

- Сталин - капут!

- Взять! - приказал Леонов. - Что-то не слышал такого от норвежцев.

- Пройдемте, папаша, - смеялись разведчики. - Давно бы вам пора знать, как вредно пить до «белой горячки».

Уже на катере, увидев в каютке командира портрет Верховного Главнокомандующего в маршальской форме, пленный заморгал, задумался и объявил:

- Гитлер - капут!

- Вот теперь попал в точку, - серьезно ответил часовой. - Что значит наглядная агитация! Как увидел - хмель сразу вышибло.

- Отпусти, сударь, - вдруг попросил старик, вполне по-российски. Акцент его речи заключался не в интонациях. Это был мертвый русский язык, которым общались эмигранты.

- Вот как заговорил? - удивился «сударь» в матросской форме. - Нет уж, папаша, не выйдет. С тобой надо еще разобраться.

Было уже пять часов утра. Дальнейшая задержка могла поставить катера под удар противника на долгом обратном пути. ТКА-12 с более опытной командой подошел ближе к полосе прибоя, прямо из пены выхватывая высадочные средства. Из восьми резиновых шлюпок шесть попало на головной катер и две на ведомый. На каждой вернулось по три человека. Несложный подсчет подтверждал: возвратились все. Уточнять по фамилиям было некогда. Едва шесть разведчиков для уравнения нагрузки перескочили на борт Сто семьдесят второго, оба торпедных катера, взревев моторами, на полном ходу ринулись из длинного каменного коридора, который называется фиордом. С точки зрения пунктуальных егерей-наблюдателей, обнаруживать себя с такой шумной наглостью были способны только немецкие сторожевые катера: унтербоот егер.

Берега спокойно проводили разведчиков. Недаром ночью все кошки серы. Баренцево море с хлюпом всосало их на открытый простор или, как называл Шабалин, «в голомя». И вдруг волна ударила с оттяжкой по корпусу, да так, что заскрипели, жалуясь, дубовые ребра - шпангоуты.

Отрываясь от Босс-фиорда, озабоченные тем, чтобы он не проводил пушками, на катерах не сразу оценили силу встречного ветра. Он рвался с востока порывами до восьми баллов.

Катера уже не взбегали, а карабкались на волну. Гребни опрокидывало на палубу, и палуба приседала, шатаясь от многотонной нагрузки. Даже крупным кораблям приходится лихо в такой шторм, а катера вполне могли захлебнуться. Им нельзя было искать укрытия у вражеских берегов. Вопреки пределам мореходности и здравому смыслу катера углублялись в открытое море. Для них просто не существовало другого выхода.

Даже внизу на вахте у среднего мотора Малякшин чувствовал, что катер все сильнее зарывался носом. Сигнала аварийной тревоги не давали, но Андрей обеспокоился и заглянул в ходовую рубку. ТКА-172 с трудом выдерживал направление движения, рыская от ударов волны. Соленые брызги хлестали ливнем, клубились метелью, застили горизонт.

Молодого командира катера подменил на руле опытный боцман Шиян, но и бывалому моряку не удавалось править точнее. Сломало и смыло за борт лыжи разведчиков и весла резиновых шлюпок, оборвало и унесло брезент с носовой пулеметной турели. Теперь каждая волна, накрывая палубу, свободно протекала в носовой четырехместный кубрик, в кладовую и в каютку радиста. Разведчики вычерпывали воду касками и ведрами. Но много ли вычерпаешь, если водопад скатывался через каждые двенадцать секунд?

- Не видите - тонем! - сказал Малякшин. - Надо задраить турель.

- Без тебя не пробовали! - разозлился боцман и объяснил, что пулеметчика при такой попытке сбило с ног и его едва удалось схватить за непромокаемый ледериновый реглан.

- Если хочешь, пытайся изнутри, - добавил Шиян. - Хотя все равно не выйдет. Конструкцией не предусмотрено.

Насчет конструкции боцман был прав, но Андрея его рассуждения все равно не устраивали. Зря, что ли, его с самого начала морской службы учили, как бороться с водой, а лейтенант Шленский, как нарочно, подстроил тренировочку без церемоний. Среди бойцов-разведчиков многие раньше служили на кораблях. Им много объяснять не пришлось.

В круглой горловине поперек зубчатого обода на осях-цапфах вращалось тело крупнокалиберного пулемета. Его удалось отвинтить и затащить в кубрик. Из толстого брезента выкроили кругляш, который в конце концов удалось расклинить деревянными брусьями и подпереть. Вода, конечно, сочилась, но уже не лилась. Затем плотно закрыли брезентом все отверстия ходовой рубки. Малякшин стал откачивать воду ручной помпой, разведчики по-прежнему действовали ведрами. Уровень воды наконец стал поддаваться.

В десятом часу утра увидели в рассветной мгле берег с правого борта. Это мог быть только полуостров Рыбачий. Сто семьдесят второй катер отдал якорь в тихом ковше Вайда-губы. В его носовом кубрике и других отсеках еще оставалось пять тонн забортной воды.

Когда участники катания «на тройках с бубенцами» собрались все вместе, среди них не оказалось командира отделения Матвеева. На каждом из катеров считали, что он возвращался на другом. Обшарив все отсеки: «Может, где спит?» разведчики опять заспорили об арифметике: восемь шлюпок по три бойца в каждой - железно получалось двадцать четыре, задачка для первоклассников. Или одна из шлюпок возвратилась недогруженной, но этого никто не подтверждал.

- С арифметикой все правильно, - согласился капитан-лейтенант Сутягин, - а про пленного забыли. Пленного доставили тоже на шлюпке. Двадцать четвертым был он…

Еще восемнадцать суток простояли катера в Пумманках, выжидая погоды для возвращения за Матвеевым в Босс-фиорд. Но море беспрерывно штормило, а наступающая весна стремительно сокращала границы темного времени суток. Ко второй декаде марта повторная набеговая операция на торпедных катерах стала уже нереальной.

Месяцев через восемь, уже после освобождения Печенги, Андрей Малякшин услышал от людей, возвращавшихся из фашистской неволи, рассказ о том, как егерские патрули обнаружили в скалах одинокого нашего бойца и трое суток осаждали его целой ротой. Тот казался неуязвимым, зато сам побил многих врагов. Когда же кончился боезапас, стал боец на крутой обрыв и чайкой спикировал в воду фиорда.

Так было или не так? Кто знает? Переходя из уст в уста, молва становится легендой. Во всяком случае разведчика Матвеева не обнаружили среди бывших узников фашистских лагерей.