Николай Михайловский - Только звезды нейтральны

Хорошо, что мы по своим каналам получили предупреждение и коренным образом изменила первоначальный план. Ничего из их затеи не вышло…

Да, мы, корреспонденты, часто сетовали на военную цензуру, не отдавая себе отчета в том, что на войне более всего уместна знаменитая русская поговорка: слово - серебро, молчание - золото…

В эту нашу первую встречу мне предстояло договориться с комфлотом о его статье для «Правды». Головко встретил мое предложение без энтузиазма:

- Нас и так обвиняют в хвастовстве. Дело зашло далеко, решили устроить проверку: не врем ли мы в боевых донесениях? Приехали товарищи из Москвы, изучили положение, убедились в правильности наших докладов и укатили обратно.

- Ну так тем более надо написать.

- Хорошо. Посоветуюсь с членом Военного совета, и решим…

- Быть может, я могу облегчить вашу задачу, собрать материал, подготовить первоначальный вариант, - предложил я по привычке. Что греха таить, не раз и не два писали мы статьи за начальство.

Головко лукаво улыбнулся:

- Нет уж, если под статьей будет стоять моя подпись, то я напишу ее сам. А теперь познакомьтесь с начальником оперативного отдела Александром Михайловичем Румянцевым. Он у нас голова… - многозначительно произнес Головко. - Это будет ваш неофициальный шеф.

И, сняв телефонную трубку, Головко соединился с ним и попросил принять меня и взять надо мной шефство, а еще через несколько минут я вышел из убежища, поднялся на второй этаж, и в большом светлом кабинете состоялось новое знакомство. Капитан первого ранга Румянцев был правой рукой командующего. Невысок ростом, сероглазый, с очень приятной, располагающей внешностью. Правда, поначалу он так же, как и Головко, огорошил меня откровением, что относится к журналистам не очень доброжелательно.

Мне пришлось второй раз терпеливо выслушать историю с походом кораблей в Арктику.

Высказав то, что наболело на душе, Александр Михайлович сказал, улыбаясь:

- К вам лично у нас претензий пока не имеется. Поэтому будем вам помогать по мере возможности…

Затем он много рассказывал о боевых действиях флота, просил не записывать, а «в уме держать». По широте мышления, совершенно неожиданно ярким примерам и обобщениям можно было догадаться, что человек он умный и знающий.

- Наш командующий считает, что на войне существует три обязательных правила: знать, хотеть, мочь. Мочь - это, пожалуй, самое главное, но и самое трудное, особенно в наших условиях, - заметил он. - Флот наш молодой. Кораблей мало. Ремонтироваться негде. А мочь надо! И мы стараемся…

Я внимательно слушал, не сводя глаз с упрямого, непреклонного лица, прорезанного на лбу резкими линиями и двумя черточками на переносице, и думал, что неслучайно Александр Михайлович оказался в ближайшем окружении Головко.

В дальнейшем это предположение не раз подтверждалось. Александр Михайлович не забыл о моем существовании. Скоро он позвонил и попросил зайти в штаб. А когда мы встретились, «по секрету» сообщил мне, что Головко пишет статью для «Правды» и хотел бы еще кое о чем посоветоваться…

- Вы, вероятно, готовите материал? - поинтересовался я.

- Что вы! Зачем ему наши материалы?! Он в них не нуждается. С начала войны и по сей день командующий скрупулезно ведет записи, нечто вроде дневника. Там сведений не только на статью, на книгу хватит…

Прав был Румянцев. Именно из этих записей после войны родилась книга адмирала А. Г. Головко «Вместе с флотом».

Мы спустились в скалу и вошли в маленькую каюту. Всегда внимательный и вежливый, Арсений Григорьевич первым долгом осведомился, как я устроен, как осваиваюсь на новом месте, выслушав меня, сам перешел к делу:

- Я думал насчет вашего предложения. Советовался с Александром Андреевичем. Он считает - надо написать. Но понимаете, ни с того ни с сего - просто неудобно выступать с такой высокой трибуны, как «Правда». Сразу спросят: «Почему Северный флот, а не Балтика, не Черное море?» И вроде опять получится, что северяне забегают вперед. Нужен конкретный повод. И он есть!

Оказывается, скоро Северному флоту исполнится десять лет. Корабли и части представлены к награждению. И, стало быть, есть очень подходящий случай для статьи в «Правде». Сообщив об этом, Головко вопросительно посмотрел на нас с Румянцевым, ждал, что мы скажем. Мы оба поддержали его идею.

- Тогда поделюсь с вами некоторыми соображениями, - продолжал он…

Должно быть, Головко готов был пуститься в подробный рассказ, но тут вспомнил, что должен быть на бригаде лодок, назвал день и час, когда можно прийти за статьей. Он взглянул на часы и, извинившись, что вынужден прервать беседу, поднялся, надел свой потертый реглан и вместе со мной вышел из штаба, направившись пешком в бригаду подводного плавания, пригласив меня на встречу подводной лодки, возвращавшейся из похода.

Мы спустились к бухте и шли вдоль берега мимо тральщиков - этих работяг, не зря прозванных «пахарями моря». Днем и ночью, в любую погоду они ходили В. дозоры, следовали в охранении караванов, часто вступали в бой с самолетами и подводными лодками. Никто не мог с ними соперничать по числу пройденных миль. Мне приходилось наблюдать, как в непогоду водяные валы набрасывались на эти утлые кораблики и они исчезали, скрывались под водой - торчали только верхушки мачт. Но вот прокатывались волны, и снова, как из подводного царства, выплывали сперва мачты, потом ходовой мостик и, наконец, вся верхняя палуба с пушками и пулеметами. По моим наблюдениям, и народ там служил по-особому скромный, непривычный к большой славе и почету. Моряков с тральщиков не часто одаривали боевыми орденами, а уж Золотыми Звездами и подавно. И все же эти корабли не были обделены личным вниманием командующего. Я помнил курьезный случай, когда тральщик ТЩ-10, приписанный к Беломорской флотилии, проводив корабли конвоя, на обратном пути получил разрешение заправиться в Полярном топливом. Во время швартовки на причале оказался один-единственный человек, коренастый мужчина в бушлате, без знаков различия, в простой ушанке.

- Эй, моряк, прими конец! - крикнул в мегафон командир тральщика старший лейтенант Владимир Михайлин. Человек остановился, принял стальной конец, но что-то уж очень замешкался, заводя его на пал. Михайлин, не выдержав, пустил по адресу незнакомца достаточно соленый морской загиб. Каков же был конфуз командира корабля, когда этот, не слишком, по его мнению, расторопный, моряк поднялся по сходне на борт и Михайлин узнал в нем командующего флотом. Вытянувшись, как на смотре, старший лейтенант замер, ожидая колоссального «фитиля». Но, к его изумлению, командующий лишь посмеялся и отделался шуткой. Все происшедшее не только не рассердило адмирала, но, кажется, даже позабавило его.