Богдан Сушинский - Альпийская крепость

Пока Эйховен «чистосердечно» признавался в намерении увезти папу римского в Лондон и там заставить отречься от святого престола, или что-то в этом роде, агенты, засевшие на улице, успели обезвредить сослуживца майора и заменить убитого водителя своим. Он-то и должен был отвезти Тото в сопровождении Гольвега и Скорцени подальше от дома архиепископа.

Получив письменное признание майора, заверенное подписью и отпечатками пальцев, Скорцени в самом деле счел, что будет благоразумнее, если майор до поры до времени останется на этом свете.

— Единственное, в чем я могу заверить вас, как офицер офицера, майор Эйховен, что, пока вы будете выполнять наши указания, ни об этой нашей встрече, ни, тем более, о вашем признании никто в мире не узнает. И боже вас упаси пытаться хоть как-то мстить нашему уважаемому архиепископу Шардену.

Однако и слушал Тото, и смотрел на Скорцени все еще с недоверием. И когда на шоссе настала пора прощания, майор мелко вздрагивал всем телом, ожидая, что его вот-вот убьют одним из самых зверских способов. Скорее всего — имитируя автомобильную катастрофу.

— Что вас так удивляет, Эйховен? — улыбнулся штурмбанн-фюрер своей изувеченной шрамами улыбкой, видя, как испуганно смотрит на него англичанин, не веря, что ему действительно дадут возможность сесть за руль и спокойно уехать в сторону Рима.

— Все…удивляет, — мрачно проворчал майор.

— Что отпускаем вас живым?

— На Скорцени это не похоже.

— Не похоже, согласен, — буднично, устало согласился штурм-баннфюрер, вежливо поднося зажигалку к дрожащей сигарете Эйховена. — А что поделаешь? Вы ведь не хуже меня знаете, коллега, сколь недоверчиво относятся в наших конторах к показаниям мертвецов.

— Даже мертвецам не доверяют, — все же не потерял чувство юмора чопорный англичанин. — Вырождение профессии, майор СС Скорцени.

Первое, что увидела Софи Жерницки, приблизившись к столу обер-диверсанта рейха — небрежно брошенную фотографию Эйховена. Она лежала наискосок, поэтому гауптман легко узнала агента СИС и по сутане, и пб Лицу, после чего вопросительно, и в то же время напряженно, взглянула на оберштурмбаннфюрера: дескать, жду объяснений.

— Вам что, знаком этот человек? — и себе насторожился Скорцени.

Прежде чем ответить, Софи снисходительно ухмыльнулась. Она не понимала, зачем Скорцени понадобилось затевать эту дурацкую игру в «узнавалки».

— Естественно. Майор СИС Эйховен, он же — «бедный, вечно молящийся монах Тото»

Уже усевшийся было за стол Скорцени вновь приподнялся и, потянувшись к Софи через стол, буквально нависая над ней, как Гулливер над королевой Лилипутии, прогромыхал:

— Вы хотите сказать Жерницки, что давно знакомы с этим офицером СИС?

— Если по личному заданию шефа абвера дважды укладываешься в постель к такому далеко не монашествующему агенту-англичанину, это как, достаточно для того, чтобы считать, что знакомство состоялось? — как всегда, Софи была беззастенчиво откровенна во всех своих амурных похождениях, понимая, что большинство из них начальствующим мужчинам разведки все равно становится известными.

— И происходило это в Италии? — спросил Отто, лишь теперь предлагая Жерницки кресло. — Где именно? — Моральные аспекты этого романа «долгодевствующей дщери Софьи» обер-диверсанта не интересовали.

— Сначала во Флоренции, а затем в Риме, где Тото опрометчиво испытывал себя и вас в ходе несостоявшейся операции по похищению папы римского.

— Так это вы, Софи, сдали нам этого монаха Тото?!

— Разве до сих пор вы даже не догадывались об этом? — и себе благосклонно удивилась Софи.

— Это от вас мы получили информацию о том, кем он является на самом деле?

— Ту самую, которой вы, Скорцени, затем так лихо козыряли, заставляя «бедного, вечно молящегося монаха Тото» писать «долговые расписки на имя Кальтенбруннера».

Скорцени откинулся на спинку кресла и громогласно, по-ребячьи притопывая ногами, расхохотался, а точнее сказать, дико заржал. И поскольку происходил "этот приступ хохота как раз в момент налета на центральную часть Берлина огромной стаи английских бомбардировочных «Ланкастеров», зрелище было достойным кисти мастера Ореста, из цикла его «Судных полотен войны».

— Значит, шеф абвера Канарис отслеживал подготовку отделом диверсий СД операции «Черный кардинал» втайне от меня, Кальтенбруннера, Шелленберга, Гиммлера и даже самого фюрера?!

— А вот о фюрере помолчим, — едва слышно проворковала Софи, давая понять, на ком замыкалась операция самого «абверовского адмирала».

Брови Скорцени резко поползли вверх, он прекрасно понимал, что Софи оказалась в составе так называемой «инспекционной группы» абвера.

— Вы работали там не одна?

— Под прикрытием двух битюгов, чьи псевдонимы вам ничего не скажут, Скорцени. Тем более что, признайтесь: спросить-то вы хотели не об этом?

— Не об этом, — кротко подтвердил Отто.

— Да, фюрер опасался, как бы в ходе этой операции вы не слишком сдружились с англичанами, а особенно с американцами, поскольку стало известно, что вами очень заинтересовались и шеф УСС генерал Донован, и командующий объединенными силами союзников Эйзенхауэр, которому надоело довольствоваться скупыми и столь же сомнительными сведениями людей Донована. Канарис прямо намекнул мне по поводу этого опасения, которое разделяли также Геринг и особенно Борман. Этот, последний, вообще готов был лично пойти по вашему следу, как профессиональная ищейка.

Скорцени нервно повел подбородком. Знал бы он об этом до недавнего душевного разговора с Борманом. Сама их встреча складывалась бы по-иному. Впрочем, сейчас не время было накалять страсти — это Скорцени тоже понимал.

— Как полагаете, англичане сами сдали вам, точнее, Канарису, этого Тото, чтобы укрепить пошатнувшееся реноме адмирала?

— Сдали. Но лишь после того, как я вышла на его след и вцепилась ему в горло. Англичане попросту прозевали меня, не успев предупредить Тото, который принял скромняжку Софи — за женщину из окружения известной вам «папессы» Паскуалины, вернее, из службы безопасности Ватикана. После этого генерал О’Коннел решил, что Тото — пешка непроходная, которой следует пожертвовать ради удержания ничьей.

— Теперь я понимаю, что вас следовало пригласить сюда значительно раньше.

— И надо было. И не только сюда, — светски улыбнулась Софи. — Все равно ведь не устояли бы.

— Ну, это уже…

— Да не смущайтесь вы так, Скорцени; как говорят в таких случаях в Одессе: «Сколько той жизни?!». А священники одесские боголепно добавляют: «…И не единожды, и не похоти ради, а продления рода человеческого для!.».

— Не зря барон фон Штубер утверждал, что женщины Одессы какие-то особенные.