Тимофей Гнедаш - Воля к жизни

Лысенко и еще несколько неизвестных мне партизан. Строгая, приподнятая обстановка важного заседания. Люди смотрят на меня с пристальным вниманием. Начинаю немного волноваться.

И Федоров, и Дружинин, и Лысенко держат себя несколько иначе, чем при первой встрече. «Мы так же, как и ты, отвечаем перед этим собранием», — как бы говорит мне их строгий вид.

— Ну как, товарищ Гнедаш, немного ознакомились с нашими условиями? Сможем ли мы возвращать раненых в строй так же быстро, как в тыловых госпиталях? — спрашивает Федоров.

— Думаю, что сможем. Все, что от меня зависит, сделаю.

— Здесь придется не только лечить. Надо готовить кадры, повышать знания. У нас в отряде пятнадцать медицинских работников, и почти все молодежь. Многие до войны и не предполагали, что им придется заняться медициной, — говорит крупный мужчина с энергичным лицом, как я потом узнал — командир отряда имени Сталина — Григорий Васильевич Балицкий.

— При недостатке медикаментов надо подыскивать какие-то местные средства, — говорит Лысенко. — Даже в мирное время мы силами школьников собирали лекарственные травы. Здесь, на Волыни, я знаю, крестьяне быстро излечиваются от чесотки народным средством — травой чемерицей. Этим тоже не нужно пренебрегать. Опыт народа надо использовать.

— У нас разные врачи и по квалификации, и по своему прошлому, — говорит Дружинин. — Есть так называемые «трофейные», работавшие у немцев. Важно, чтобы они были втянуты в новую обстановку, научились работать по-советски, чтобы чувствовали не только контроль, но и образец перед собой.

— Создать настоящую госпитальную службу. Планировать медицину так же, как мы планируем боевые операции, — говорит Рванов, самый молодой из присутствующих.

Высказываются почти все, кто только есть в палатке. Федоров говорит в заключение:

— Вам придется обслуживать партизан и соседних с нами соединений, оказывать лечебную помощь и местным крестьянам, а на ходу подучивать кадры. Но главное — не снижать качества врачебной помощи. Применяйте по возможности все, что дает современная, передовая наука без всяких скидок на отдаленность от Большой земли. Нагрузка на вас немалая. Однако думаю, что, как врач-коммунист, вы с ней справитесь. Партия вам поможет. С любым вашим затруднением обращайтесь к нам, в обком, и мы вас поддержим всеми средствами. У нас бывали времена, когда сутками шли по болотам, пили гнилую воду, ели сырую конину, но и тогда последние глотки хорошей воды, последние крошки, какие могли натрясти из торб, отдавали раненым. Поможем и теперь всем, что только в наших силах. Действуйте, товариш Гнедаш!

Поутру явился ко мне крестьянин с русой бородкой, в заплатанных брюках, в рубахе из домотканого полотна.

— Доктор, я посланный до вас ездовой и санитар Гречка, принес для вас палатку. Как выскажете — зараз ее ставить?

За поясом у Гречки топор. Спокойно, деловито, не теряя времени на лишние разговоры, он начинает затесывать колышки для палатки. Пальцы его держат топор ловко и цепко.

Где ставить палатку? Гречка советует:

— Вон под тем дубом. Там больше листвы, деревья гуще. Самолетам не будет заметно…

Достаем лопаты и расчищаем площадку для палатки. Снимаем дерн. На небольшой глубине под перегноем слой светлого песка.

«Пусть недолго придется стоять на месте, может быть, через день-два покинем этот лагерь — все равно надо строить как можно лучше», — решаю я.

Вижу, что санитару весьма по душе мой серьезный подход к строительству палатки.

— Так будет гарно! — одобряет он.

Белый парашютный шелк приятно шуршит в руках. «Прочный материал и легкий!» — любуется Гречка. Туго натягиваем палатку. Шелк звенит, как струна.

Спиливаем березку, очищаем ее от веток, режем на чурбаки.

— Тимофей Константинович, раненого привезли! — зовет меня Кривцов.

Бросаем топоры, спешим к раненому.

Партизан средних лет лежит в крестьянской телеге. Видно, что везли его издалека. Лицо его замотано грязными окровавленными тряпками и шерстяным женским платком. Глаза обращены ко мне, но он не видит меня, не видит ничего на свете. Он почти без сознания от боли. Тихо, глухо стонет. «У него вырван язык». — говорит привезший раненого хлопец.

— Кто он? Откуда?

— А не знаю.

Втроем — Гречка, Кривцов и я — поднимаем партизана, кладем его на носилки. Правая рука его висит, как чужая. Висит как бы на одном рукаве. Осторожно! Осторожно! Втаскиваем носилки в палатку. Ставим их на четыре столба. Трава путается под ногами.

Аня неподалеку от палатки разводит костер, закладывает в автоклав перевязочные материалы. Приходит Свентицкий. Приходит Георгий Иванович, спрашивает, не нужен ли будет он.

Раненый стонет. Разматываю платок, снимаю грязные тряпки с лица. Подбородка и щеки нет. В глубине широкого провала на месте рта остатки языка, осколки костей, зубов, сгустки запекшейся крови. Нижняя челюсть наполовину отсутствует, остаток ее торчит криво. Если человек этот выживет, как он сможет есть и говорить? Ему нечем будет жевать. Даже пить ему можно будет только через трубку — рта у него нет.

Аня застыла, не в силах оторвать взгляда от лица раненого. В ее широко раскрытых глазах ужас.

— Приготовьте руки!

Говорю громко, чтобы вывести ее из оцепенения. Она вздрагивает и смотрит на меня, ничего не понимая.

— Руки, руки!

Она опять ничего не понимает.

Готовлю растворы лизола, йода, спирта, лью ей на руки.

Подаю стерильную салфетку.

Вытирайте. Теперь держите руки перед собой на весу и ни за что не хватайтесь!..

Аня стоит, держа перед собой руки, словно они ей уже не принадлежат. Но пока я и мои ассистенты помогаем друг другу готовить руки к операции, Аня забывается и беглым, инстинктивным движением пальцев поправляет косынку.

— Что вы делаете?! — восклицаю я. Она испуганна, растерянна. Она не понимает, что меня сердит.

— Руки, руки! — говорю я.

Девушка смотрит на свои руки и не может понять, что с ними случилось. Вновь помогаю ей помыть руки, сначала раствором лизола, потом раствором йода. Затем надо, чтобы она пять минут протирала пальцы спиртом. Теперь не спускаю с нее глаз: опасный помощник.

Кривцов и Свентицкий не смотрят мне в глаза. Я знаю, они думают: «Даже если мы спасем раненого от смерти — дальше что? Спасем для жизни немого, беспомощного калеку!»

Но у меня есть надежда — может быть, удастся восстановить полость рта путем пересадки тканей. А челюсть… Если бы можно было достать или изготовить протез! Но как его достать и изготовить в лесу?..

Волнуюсь так, что не могу скрыть своего волнения. Первая операция! Бывают случаи, когда хирург с многолетним стажем оперирует на новом месте с неудачным исходом и сразу теряет доверие. Больные к нему не идут. Ведь каждому человеку не объяснишь, что некоторый процент неудач бывает у любого хирурга, что непознанные, глубоко скрытые свойства организма могут свести на нет все искусство врача. Словами здесь обычно не поможешь. Первая операция прошла неудачно, и людям трудно переломить себя и довериться хирургу.