Игорь Болгарин - Мертвые сраму не имут

Так летом с турецких берегов виделось Врангелю ближайшее будущее.

Впрочем, слухи о брожениях и недовольстве в армии иногда до него доносились. Но он либо не обращал на них внимания, либо оправдывал это тем, что солдаты просто устали ждать. И время от времени он переназначал время начала похода на Россию: сперва – на лето, а потом уже – и на осень.

Он несколько раз побывал в Галлиполи, и под бодрый, но будоражащий память марш «Прощание Славянки» принимал парады. И каждый раз был доволен состоянием и боеспособностью корпуса, которым командовал Кутепов.

И вдруг словно гром среди ясного неба до Врангеля докатился слух о серьезных брожениях в воинских подразделениях кубанских, донских и терских казаков, частично размещенных на отшибе, на дальнем острове Лемнос. Связь с ними была нерегулярной и редкой. Недовольство казаков поддержал кубанский атаман Вячеслав Науменко.

У Врангеля с Науменко были довольно сложные отношения. Своенравный и грубоватый атаман не всегда ладил с командующим и зачастую поступал вопреки его советам и даже приказам. Уже после Крыма, когда встал вопрос объединения всех казаков под единым командованием, на Лемносе собрался Казачий Круг. Врангель предложил на должность атамана генерал-лейтенанта Фостикова. Науменко не поддержал тогда Врангеля, но Фостикова все же выбрали. Однако прошло совсем немного времени, и Науменко, втайне от Врангеля, собрал новый Казачий Круг и отстранил Фостикова.

Но все это – следствие предыдущих встреч Науменко с Врангелем. После неудачной высадки Улагаем десанта на Кубани Врангель сказал Науменко: «Не умеете, не брались бы. Должны же вы наконец понять, что сами ничего не можете. В следующий раз подбросим вам в помощь не казаков, у них поучитесь». Это было унизительное оскорбление, которое Науменко не мог Врангелю простить.

В эти дни из кратковременной поездки в Сербию, где частично расквартирована Кубанская дивизия, вернулся начальник штаба Шатилов. Там он встретился с Науменко, который показал ему письмо, присланное с острова Лемнос. Запечатав его, он попросил передать его Врангелю.

Письмо было в плотном конверте, на котором беглым почерком Науменко написал: «Генералу Врангелю, лично. От генерала Науменко».

Врангель повертел в руках конверт, прочитал надпись, не громко, но брюзгливо, скорее сам себе, сказал:

– Вровень хочет быть.

Шатилов промолчал.

Врангель вскрыл конверт, отложил приписку, сделанную рукой Науменко, и стал читать пространное письмо:

«Атаману войска Кубанского генералу Вячеславу Григоровичу Науменко. Батько наш, пишуть тебе твои верныи сыны, з которыми ты пройшов через огонь, воду и медни трубы, а теперь мы перебиыаемось у чорта на куличках на острови Лемнос, шо в Эгейсом мори. Вы бывали у нас, знаете, шо это не остров, а тюрьма. Зимой замерзаем, а з весны од жарюки пропадаем. Розместылы нас французы по-дурному: з одной стороны заливу – кубанци, а з другой – донци. И друг дружку не бачимо, бо пеши йты – восемнадцать верст. Не находишься. И кругом одни каменюки. Живем и тужим, хлеба в обмаль, воды тоже не хватае. Дров немае, в холода в палатках не нагреешся. Ще й витры палатки сдувають. Пообносылысь, ходим, як старци, холодни, голодни и невмыти. И не бачимо конця нашим страданиям.

Дорогий наш батько, вызволяй нас з цього проклятого острова, бо жить тут нельзя. Свирид Гуща, Блызнюк, Ганжа, браты Хвесенкы, яких вы зналы, бо пройшлы з вамы все военни путя-дорогы, померлы. А поховать-замучишься, бо кругом одне каминня. По два-три дни одну могиля выдовбуем. Так и живем. Якшо не вызволыте нас, скоро все повымремо.

З цым остаемся, вирни вам козакы-кубанци, з надеждою, шо вызволыте. А не получиця, так лучше в тюрьму, чи даже до большевыкив. Такого аду и воны нам не змогуть сотворыть».

И дальше шли три страницы подписей.

Врангель отложил письмо, взглянул на Шатилова.

– Читал?

– Мне его Науменко показывал.

– Но ты же был на Лемносе?

– Не райское место, конечно. Но люди же там живут. И не голодают, и не уезжают. Два городка там, с десяток деревень.

– А для чего он мне это письмо прислал? – спросил Врангель. – Понимаю, устали. Но еще масяц-два, и тронемся в поход.

– Не верят.

– Кто? Казаки?

– И казаки, и Науменко.

Врангель потянулся к приложенной к письму записке самого Науменко. Прочитал вслух:

– «Ваше превосходительство, Петр Николаевич. Письмо отчаянное, и я, как атаман войска Кубанского считаю, что обязан шось предпринять, бо все они дезертирують и уедуть до большевиков. Военные лагеря тають. Солдаты и офицеры увольняются из армии, переходят в беженци. А други и вовсе отправляются в села, нанимаются в работники, только бы якось прокормиться и выжить. Надеюсь, не будете возражать, если я пожелавших кубанцев перемещу в Сербию, где они окажутся в лучших условиях и благожелательной обстановке в окружении местного населения. Генерал Науменко», – после чего Врангель с долей сарказма отметил: – А подпись-то, подпись какая! Вензель, а не подпись. Уважает себя! – и, взглянув на Шатилова, спросил: – Что скажешь, начальник штаба?

– Вы правы. Люди, конечно, устали ждать. И французы потихоньку притесняют, сеют всякие слухи. Время от времени урезают продовольствие, часто и густо забывают его доставить: ссылаются на погоду, на отсутствие свободного транспорта. Повсюду жалуются, что им дорого обходится содержание нашей армии.

– Общипали Россию как курицу. Пусть помалкивают.

– Так ведь не молчат. Раньше – шепотом, теперь – все чаще в полный голос, – поддержал возмущение Врангеля Шатилов и, после коротких раздумий, добавил: – Я вот о чем подумал: не стоит ли нам кого-то послать в Париж? Прояснить обстановку.

– Ты прав. Они становятся все агрессивнее. Не может быть дыма без огня, – согласился Врангель и тут же предложил: – Котляревского. Он выздоровел. С его связями и с дипломатическим талантом без новостей не вернется.

– Я тоже вчера его видел. Хромает. Жаловался на поясницу.

– Дорогой Павел Николаевич! Молодость наша уже за кормой. С ярмарки едем. Вот и у меня тоже иногда поясница болит и сердце пошаливает, – пожаловался Врангель и торопливо предложил: – Уварова дадим ему в сопровождающие. Прошлый раз он не без пользы съездил. К тому же у него там, кажется, невеста?

– Согласен. Кстати, сейчас в Париже Науменко. Посоветуйте Котляревскому встретиться с ним. Пусть не бунтует. Негоже сейчас расшатывать армейскую дисциплину. Не на пользу общему делу.

– Он упрямый. К тому же обижен на меня, – покачал головой Врангель. – Как-то однажды я сказал ему что-то нелестное о казаках, до сих пор не может забыть. Даже по тону его записки я это чувствую.

– Он разумный человек. Поймет, – сказал Шатилов.