Иван Бережной - Два рейда

— Небесная канцелярия на нас работает, — смеялись партизаны. — Наверное, дед Ковпак ходатайствует в нашу пользу.

— А ты скажи: почему, как только нам тяжело, — всегда вспоминаем Сидора Артемовича? — спросил меня Тютерев и продолжал: —Вчера, когда нас прижали возле моста — ни взад ни вперед, — слышу, один боец говорит: «Эх, плохи наши дела, Сидор Артемович». — «Что ты там бубнишь?» — спрашиваю. «Да так, вспомнил Карпаты. И здесь не легче…» Боец рассуждает со своей колокольни. Там, мол, было трудно, но тогда с нами шел дед Ковпак. А как сейчас? Я понял настроение товарища и постарался успокоить. Не зря же Ковпак и Руднев два года обучали нас партизанской тактике. Да и Петр Петрович — голова. Как видишь, и на этот раз оказался хитрее фашистских генералов.

— Большое дело, когда солдат верит в своего командира, — вставил незаметно подъехавший Василий Александрович Войцехович.

— Опытный боец понимает, что командир видит дальше, перед ним все карты открыты, — сказал Юра Колесников.

— Был в третьей роте Колька Мудрый. Хороший боец, — припомнил Войцехович. — Так он говорил: «Откуда у меня, Кольки Мудрого, храбрость берется? От командиров. Я сижу и лясы точу или же храпака задаю. А в это время Ковпак и Руднев не спят. Они маракуют, шевелят мозговыми извилинами, как мне, Кольке Мудрому, и другим моим товарищам жизнь сохранить. Поэтому и иду я в бой, не оглядываясь назад, смело, верю в успех. Знаю, что командиры меня не подведут. И я за них готов жизнь отдать, потому что они нужны не только Кольке Мудрому, хотя, как сказал писатель, жизнь дается один раз».

…Колонна начала втягиваться в Олешковичи. Налетевший ветер разорвал тучи. Появились просветы. В эти-то просветы из-за облаков вынырнули «юнкерсы». Пролетая на малой высоте, они начали бомбить. Первые бомбы упали на огородах и не принесли вреда ни партизанам, ни жителям. В селе скопилось до двухсот подвод и около тысячи партизан. Не сделай летчики промаха, мы понесли бы большие потери.

Бомбардировщики начали разворот для второго захода. И снова нам на выручку пришел густой, большими хлопьями снег. Под прикрытием метели колонна быстро рассредоточилась. Обоз замаскировался в роще западнее села.

Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. На этот раз бомбардировщики получили раздолье и обрушились на село. Как из мешка посыпались противопехотные бомбы. Напоминая колбасы, полетели «зажигалки». Возникли пожары. Партизаны и жители кинулись тушить.

Разгрузившись, бомбардировщики снизились и начали обстрел из пулеметов. Падали убитые и метались по селу раненые лошади. Радистки Нина Янчин и. Мария Погребенко подхватили тяжело раненного бойца из поврежденной бомбой повозки и укрылись за ветряком. Девушек заметил немецкий летчик и начал за ними охотиться. Пролетая над самыми крышами домов, делая круги вокруг ветряка, фашист пытался расстрелять их с малой высоты. Спасаясь от пуль, радистки носили раненого вокруг ветряной мельницы… Этот поединок продолжался до тех пор, пока фашист не израсходовал патроны. С досады, что не удалось прикончить девушек, он высунулся из кабины, пальнул вниз из ракетницы и улетел за новым грузом.

С одного из самолетов сбросили какой-то предмет, который со страшным воем приближался к земле. Люди попадали и с ужасом в глазах следили за загадочной «бомбой». Послышался глухой удар о землю. Ждем взрыва. Но взрыва не последовало. Первым к загадочному предмету, с мерами предосторожности, подобрались саперы. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что «бомбой», нагнавшей столько страха, была… пустая продырявленная металлическая бочка из-под бензина.

— Фашисты не лишены юмора, — заметил минер Владимир Дубиллер…

Пулеметчики и бронебойщики обстреляли воздушных пиратов и отогнали их от села. Колонна возобновила движение. Вершигора, Войцехович и Москаленко проезжали вдоль колонны и поторапливали:

— Впереди шоссейка, надо перескочить через нее, пока противник не перекрыл путь.

Все же противник упредил нас. Сразу же за Олешковичами кавдивизион и разведрота столкнулись с гитлеровцами, наступавшими от шоссе на село. Произошел встречный бой. Тутученко с эскадроном бросился на врага, сломил его сопротивление и погнал к шоссе. Однако развить успех эскадрона не сумели. Местность топкая, наступать приходилось лишь вдоль дороги. Произошла задержка. Этим воспользовались немцы: со стороны Бреста на автомашинах подоспела пехота, отразила натиск партизан и перешла в наступление. Наступали с двух сторон: из села Турна и местечка Чернавчицы. Ленкин и Роберт Клейн вынуждены были отвести свои подразделения к пылающим Олешковичам.

Ободренный первым успехом, противник ввел в бой значительные силы и охватил нас подковой с трех сторон, стараясь прижать к болоту. Атаки следовали одна за другой. Казалось, враг разгадал, что мы испытываем крайнюю нужду в боеприпасах. Наше командование взяло на учет каждый патрон, каждую гранату, раздало последний неприкосновенный запас, хранившийся в дивизионном обозе в личном распоряжении комдива. Даже радисты отдали все до последнего патрона бойцам стрелковых рот. Расходовали сверхэкономно. Это и давало основание противнику судить о недостатке у нас боеприпасов.

Наступила темнота. Самолеты улетели, но бой не утихал. Создалась тяжелая обстановка для дивизии. Прорыв вперед требовал больших жертв. Назад идти — упустить инициативу, добровольно передать ее в руки фашистов. В стороны тоже не пройти — болото. А выбраться надо было ночью. Противник к утру сумеет прочно блокировать, а авиация не даст ни минуты покоя.

Не только командиры, но и бойцы понимали, в каком критическом положении оказалась дивизия. В этом я убедился, когда пробирался вдоль плетня, за которым залегли и вели бой партизаны, и случайно подслушал разговор.

— Неужели это конец?! Обидно, столько перенести и погибнуть, когда до партизанского края можно рукой дотянуться, — говорила приглушенным голосом девушка. — Почему ты молчишь?

— А что говорить? — грубовато ответил парень.

— Как ты думаешь, вырвемся? — допытывалась девушка.

— Ясное дело! Не в таких переплетах приходилось бывать, — успокаивал парень. — Бороду с Войцеховичем не так легко одурачить. Да и Усач с Клейном не сидят сложа руки. Видала, как конники и разведчики зашевелились?

— Ты уверен, прорвемся? — обрадовалась девушка и горячо зашептала:

— Знаешь что?

— Что?

— Давай дадим клятву: если останемся живы — никогда не расстанемся!

— Давай, — коротко ответил парень…

После войны мне много раз приходилось в мемуарах, повестях, различных очерках встречать описание состояния и дум человека, попавшего на войне в тяжелое, порой безвыходное положение. По воле автора, перед мысленным взором героя в короткие мгновения, как на экране, проходит вся жизнь, вспоминаются мать, отец, любимая девушка, детство, родительский домик с одинокой (обязательно одинокой) березкой и еще что-то в этом роде. Не спорю, возможно, случалось и такое. Но на собственном опыте и на опыте своих боевых товарищей точно знаю, что в подобных случаях об этом просто некогда думать.