Кен Фоллетт - Полет шершня

Тильде одарила его взглядом, которого Петер не понял. Гадая, с чего вдруг повеяло холодком, он подумал: может, она избегает просить помощи именно потому, что тогда ее сразу зачислят в беспомощные блондинки. Он хорошо представлял, как ей это неприятно, учитывая, что парни друг друга просят о помощи то и дело, им не зазорно.

– А вот почему ты пошел в полицейские? – спросила Тильде. – Ведь у твоего отца дело. Разве ты не хочешь когда-нибудь взять его в свои руки?

Он решительно замотал головой.

– Я работал в гостинице на школьных каникулах. Сыт по горло. Терпеть не могу постояльцев и вечные их капризы. То мясо пережарено, то матрас комками, то «когда же вы наконец принесете мой кофе?»! Меня трясло от этого.

Официант подошел принять заказ. Петеру хотелось сельди с луком на хлебце, но он отказался от этой идеи в смутной надежде, что Тильде окажется так близко, что учует его дыхание, и выбрал бутерброд с мягким сыром и огурцами. Они отдали официанту продуктовые талоны.

– Есть продвижение в шпионском деле? – поинтересовалась Тильде.

– В общем, нет. Те двое, которых мы арестовали на аэродроме, ничего не сказали. Их отправили в Гамбург для, как выражаются в гестапо, допроса с пристрастием, и они выдали имя связника – Маттиас Хертц. Он армейский офицер, и найти мы его не можем. Скрылся.

– Тупик, значит.

– Да. Послушай, ты знакома с кем-нибудь из евреев?

Тильде удивилась.

– С одним или двумя, пожалуй. В полиции евреев нет. А что?

– Я делаю список.

– Список евреев?

– Да.

– Тех, кто живет в Копенгагене?

– В Дании.

– Но для чего?

– Все для того же. Это моя работа – вести учет возможных смутьянов.

– А евреи – смутьяны?

– По мнению немцев, да.

– У немцев могут быть проблемы с евреями, – но у нас?!

Петера такая реакция поразила. Он-то считал, что Тильде смотрит на это дело так же, как он.

– В любом случае подготовиться нелишне. У нас есть списки профсоюзных деятелей, коммунистов, иностранцев и членов Датской нацистской партии.

– И ты думаешь, это одно и то же?

– Все это – информация. Так вот, выявить новоприбывших еврейских иммигрантов, тех, кто въехал в страну в течение последних пятидесяти лет, не составляет труда. Они смешно одеваются, говорят с особым акцентом и большей частью расселены в определенном районе Копенгагена. Но, кроме того, есть еврейские семьи, которые обжились в Дании несколько веков назад. Они выглядят так же, как все, и по выговору их не отличить. Многие употребляют в пищу жареную свинину, а по субботам отправляются на службу. Если понадобятся они, вероятны сложности. Вот почему я составляю список.

– Но как? Невозможно же ходить повсюду и расспрашивать, не знает ли кто каких евреев.

– Да, это проблема. Сейчас под моим началом два младших сыщика прорабатывают телефонную книгу и прочие справочники, выписывают похожие на еврейские имена.

– Вряд ли этот метод надежный. Полно людей по фамилии Исаксен, которые вовсе не евреи.

– И полно евреев, которых зовут, скажем, Ян Кристиансен. О чем я всерьез подумываю, так это о том, чтобы с налету навестить синагогу. Там наверняка есть список тех, кто ее посещает.

Тильде, к его удивлению, поморщилась, но все-таки спросила:

– Так в чем же дело?

– Юэль не дал санкции.

– Я думаю, он прав.

– Неужели? А почему?

– Петер, ну разве ты сам не видишь? Какой прок в будущем может быть от твоего списка?

– Разве не ясно? – рассердился он. – Если в еврейской среде начнет расти сопротивление немцам, мы будем знать, где искать.

– А если нацисты вдруг решат собрать всех евреев и отправить их в концентрационные лагеря, как в Германии? И тогда они воспользуются твоим списком!

– Но зачем им отправлять евреев в лагеря?

– Затем, что нацисты ненавидят евреев. Но мы-то не нацисты, мы работаем в полиции. Мы арестовываем людей за то, что они преступают закон, а не потому, что мы их ненавидим.

– Да знаю я, – отмахнулся Петер. Он не ждал от Тильде нападения с этой стороны.

«Уж она-то должна знать, что моя задача способствовать соблюдению закона, а не попирать его», – подумал он.

– Риск, что информация будет использована не по назначению, есть всегда, – недовольно произнес Петер вслух.

– А не лучше совсем не связываться с этим чертовым списком?

«Вот бестолковщина! – поморщился Петер. – И этого человека я считал своей соратницей в войне против нарушителей закона!»

– Нет, не лучше! – рявкнул он, но тут же заставил себя понизить голос: – Опасайся мы этого, никакой службы безопасности вообще не было бы!

Тильде покачала головой.

– Послушай, Петер, нацисты сделали нашей стране много добра, мы с тобой оба это знаем. Они навели порядок, настаивают на соблюдении закона, при них снизилась безработица и так далее. Но в том, что касается евреев, у них психоз.

– Возможно. Но правила сейчас диктуют они.

– Да ты только взгляни на датских евреев: они законопослушны, добросовестно трудятся, отправляют детей в школу… Это смехотворно – вносить их в список, словно они заговорщики-коммунисты.

– Значит, ты отказываешься работать со мной? – Он обидчиво выпрямился.

– Как ты можешь такое говорить? – В ее голосе прозвучала ответная обида. – Я служу в полиции, а ты – мой начальник. Я выполню любое твое поручение. Тебе следовало бы это понимать.

– Ты серьезно?

– Послушай, если бы тебе пришло в голову составить полный перечень датских ведьм, я бы ответила, что, на мой взгляд, ведьмы не преступницы, но составить их перечень я бы тебе помогла.

Принесли заказ, и в неловком молчании они приступили к еде.

– Как дела дома? – первой нарушила тишину Тильде.

Петер вдруг вспомнил, как за несколько дней до катастрофы воскресным утром они с Инге шли в церковь – счастливые, здоровые, нарядные.

«В мире столько никчемной швали… Почему именно мою жену лишил разума пьяный сопляк, усевшийся за руль спортивной машины?»

– Инге по-прежнему, – вздохнул он.

– Никаких улучшений?

– Когда мозг поврежден так серьезно, вылечиться нельзя. Улучшений нет и не предвидится.

– Тяжко тебе, да?

– Мне повезло, у меня щедрый отец. На полицейское жалованье сиделку не потянуть – пришлось бы отправить Инге в клинику.

И снова Тильде странно на него посмотрела. Будто думала, что это не худший выход из положения.

– А что насчет лихача в спортивной машине?

– Его зовут Финн Йонк. Вчера начался суд. Дня через два все решится.

– Наконец-то! Сколько, ты думаешь, ему дадут?

– Он признал вину. Думаю, от пяти до десяти лет заключения.

– По-моему, недостаточно.

– За то, что человек перестал быть человеком? А сколько достаточно?

Отобедав, они пешком направились на службу. Тильде взяла Петера под руку. Ласковый жест говорил о том, что, несмотря на разногласия, она относится к нему хорошо. Уже вблизи ультрамодного здания полицейского управления Петер приостановился.