Кен Фоллетт - Полет шершня

С ужасающей быстротой оно охватило голову и плечи пилота, одежда которого, должно быть, пропиталась бензином. Язычки огня расползлись по фюзеляжу, жадно пожирая ткань обивки.

Несколько секунд самолет еще шел вверх, хотя голова летчика чернела, обугливалась на глазах. Потом тело упало вперед, надавив на рычаг управления, и «мотылек» поник носом и с малой высоты косо врезался в землю. Корпус его смяло, сложило гармошкой.

Потрясенные, все молчали. Огонь продолжал облизывать крылья и хвост, вгрызаться в деревянные лонжероны крыла, обнажил стальные трубки корпуса, который сделался похож на скелет сгоревшего мученика.

– О Господи, как страшно! – прокричала Тильде. – Бедняга…

Ее трясло.

– М-да. – Петер положил руку ей на плечо. – Но хуже всего то, что он уже ничего не расскажет.

Вывеска «Датский институт народной песни и танца» красовалась у входа исключительно для отвода глаз. Если спуститься и через двойной светозащитный занавес пройти в подвал без окон, попадешь в джаз-клуб.

Зал был маленький, темноватый, с бетонным замусоренным бумажками и окурками, липким от пролитого пива полом. Несколько хромоногих столов и деревянных стульев имелось, но большая часть аудитории была на ногах. Портовые рабочие и матросы плечом к плечу стояли рядом с хорошо одетыми молодыми людьми и даже немецкими солдатами, которых тоже сюда изредка заносило.

На маленькой сцене сидела у пианино молодая женщина и низким голосом что-то напевала в микрофон. Может, это тоже был джаз, но Харальд сходил с ума совсем по другой музыке. Он страстно ждал выступления Мемфиса Джонни Медисона – тот был «цветной», хотя большую часть жизни провел в Копенгагене и город Мемфис вряд ли когда видал.

Было два часа ночи. Вчера вечером, когда вся школа улеглась, Три Балбеса – Харальд, Мадс и Тик – оделись, выбрались из спального корпуса и успели на последний поезд в город. Это было рискованно – если дело откроется, им несдобровать, – но Мемфис Джонни того стоил.

Крепкое спиртное, которое Харальд запивал пивом, еще больше подняло ему настроение. Он не мог забыть разговор с Поулем Кирке, и мысль о том, что теперь он в Сопротивлении, волновала. «Только подумать, ведь это такое дело, которым нельзя поделиться даже с Мадсом и Тиком. Что ни говори, а я передал секретные военные данные шпиону!»

Когда Поуль признал, что подполье существует, Харальд сказал ему, что готов всячески помогать. Поуль пообещал, что использует Харальда в качестве наблюдателя. От наблюдателя требуется собирать сведения об оккупационных войсках и передавать Поулю для дальнейшей пересылки в Британию. Харальд гордился собой и нетерпеливо ждал первого задания. При этом он был напуган и очень старался не думать о том, что случится, если его поймают, – хотя, конечно, все равно думал.

Харальд по-прежнему ненавидел Поуля за то, что тот встречается с Карен, но ради Сопротивления решил, что ревность постарается подавить.

«Жаль, что Карен здесь нет, – подумал он. – Ей бы понравилась музыка».

Стоило ему подумать о том, что недостает женского общества, как в глаза бросилось новое лицо: кудрявая брюнетка в красном платье сидела на табурете у бара. Разглядеть ее хорошенько не удавалось: то ли в зале было сильно накурено, то ли с глазами что-то случилось, но, кажется, она пришла одна.

– Эй, посмотрите-ка, – обратился он к приятелям.

– Ничего, если тебе по вкусу старушки, – оценил Мадс.

Харальд попытался сфокусировать взгляд.

– А она старушка? Сколько ей, по-твоему, лет?

– Тридцатник минимум.

Харальд пожал плечами:

– Ну, это еще не старость. Слушайте, может, ей хочется с кем-то поговорить?

– Еще как хочется! – хмыкнул Тик, который выпил меньше друзей.

Харальд не понял, чего это Тик ухмыляется как дурак. Отмахнувшись, он направился к бару и, подойдя ближе, разглядел, что женщина полновата и сильно накрашена.

– Привет, школьник! – улыбнулась она дружелюбно.

– Я вижу, вы одна.

– Ну, на какое-то время.

– Я подумал, возможно, вам хочется с кем-то поговорить.

– Я здесь совсем не для этого.

– А, так вы предпочитаете слушать музыку! Я сам очень люблю джаз, уже давно люблю, много лет. И что вы думаете об этой певице? Она не американка, конечно, но…

– Терпеть не могу музыку.

Харальд пришел в замешательство.

– Тогда почему?..

– Я на работе.

Похоже, она считала, что это все объясняет, но Харальд был озадачен. Она по-прежнему сердечно ему улыбалась, и все-таки у него росло убеждение, что они друг друга не понимают.

– На работе? – повторил он.

– Ну да. А ты что подумал?

Ему хотелось сказать ей что-то приятное.

– Мне вы показались принцессой.

Она рассмеялась.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Бетси.

«Сомнительное имя для датской девушки из рабочих. Наверное, – решил Харальд, – она его себе сочинила».

Рядом возник человек вида весьма поразительного: небритый, с гнилыми зубами и глазом, полуприкрытым вздувшимся синяком. Наряженный в помятый нечищеный смокинг и сорочку без воротника, выглядел он, даром что невысок ростом и тощ, устрашающе.

– Давай-ка, сынок, решайся скорей, – потребовал он.

– Это Лютер, – представила его Бетси. – Оставь мальчика в покое, Лю, он безобидный.

– Твой безобидный отваживает других посетителей.

Харальд понял, что вообще не въезжает, что к чему, и значит, захмелел он сильней, чем ему казалось.

– Ну, хочешь ты переспать с ней или нет? – гнул свое Лютер.

– Да я даже ее не знаю! – поразился Харальд.

Бетси от души расхохоталась.

– Стоит десять крон, платить мне, – сообщил Лютер.

До Харальда наконец дошло. Он повернулся к Бетси, изумленный:

– Вы что, проститутка?

– Ну ладно, чего орать-то, – оскорбилась она.

Схватив Харальда за грудки, Лютер рывком потянул его на себя. Рука у него была сильная, Харальд покачнулся.

– Знаю я вас, умников, – прошипел Лютер, – по-твоему, это смешно?

Изо рта у него воняло.

– Да не заводись ты так, – отстранился Харальд. – Я просто хотел немного с ней поболтать.

Бармен перегнулся через стойку.

– Давай без шума, Лю. Паренек зла не хотел.

– Да ну? А по-моему, он надо мной смеется!

Харальд уже забеспокоился, не дойдет ли до поножовщины, когда распорядитель клуба взял микрофон и объявил выступление Мемфиса Джонни Медисона. Раздались аплодисменты.

Лютер оттолкнул Харальда.

– Пошел отсюда, пока я тебе горло не перерезал, – прошипел он.

Харальд вернулся к друзьям. Он осознавал, что его унизили, но был слишком пьян, чтобы его это волновало.

– Кажется, я нарушил какие-то местные правила, – пожал он плечами.

Но тут на сцене появился Мемфис Джонни, и Харальд вмиг позабыл обо всем на свете. Джонни уселся за пианино, наклонил голову к микрофону и на безупречном датском произнес: