Кен Фоллетт - Полет шершня

Захлопнув за собой дверь, Арне пошел по тротуару по направлению к Петеру.

Они сближались. Арне шел, пряча глаза, держась ближе к стенам домов, как ходят те, кто скрывается. Петер шагал по бордюрному камню, не отрывая глаз от лица Арне.

На расстоянии метров в десять Арне мельком глянул на встречного. Петер перехватил этот взгляд, цепко следя за выражением лица Арне. Сначала озадаченность, потом узнавание, шок, ужас и – паника.

Как пригвожденный, Арне замер на месте.

– Ты арестован, – четко произнес Петер.

Арне, впрочем, успел оправиться, на губах мелькнула знакомая беспечная усмешка.

– Петер-пряник! – пробормотал он, вспомнив детское прозвище.

Петер понял, что Арне собирается дать деру. Он выхватил пистолет.

– Быстро лицом вниз на землю, руки за спину!

Арне, похоже, не столько испугался, сколько обеспокоился. Петер прозорливо подумал, что беспокоит его не пистолет, а что-то совсем иное.

– И что, ты в самом деле станешь в меня стрелять?

– Если понадобится.

Петер угрожающе направил на него пистолет, хотя отчаянно хотел взять живым. Гибель Поуля Кирке завела расследование в тупик. Нужно допросить Арне, а покойника не допросишь.

Арне загадочно улыбнулся, развернулся и побежал.

Петер выпрямил руку, в которой держал пистолет, прицелился. Метил в ноги, но кто его знает, куда попадешь, когда стреляешь в таких условиях. Между тем Арне удалялся и шанс остановить его слабел с каждой секундой.

Петер нажал на спусковой крючок. Арне бежал по-прежнему.

Петер продолжал стрелять. После четвертого выстрела Арне споткнулся. Еще один выстрел, и Арне упал – так тяжко, как падает неживое, и перекатился на спину.

– О Господи, только не это, – пробормотал Петер, бросившись к нему, но по-прежнему держа на прицеле.

Арне лежал неподвижно. Петер опустился перед ним на колени.

Арне открыл глаза. Лицо его посерело.

– Чертов придурок, лучше бы ты меня убил.

* * *

В этот вечер на квартиру к Петеру пришла Тильде в новой розовой блузке, вышитой цветочками по манжетам. Розовое ей шло, проявляло и подчеркивало женственность. Погода стояла теплая, и под блузкой, похоже, ничего не было.

Петер провел Тильде в гостиную. Закатное солнце светило в окно, наполняя воздух неземным, странным сиянием, размывая очертания мебели, картин на стенах. Инге сидела у камина лицом к комнате, как всегда, тихая и безучастная.

Петер притянул Тильде к себе и приник к ее губам. Она замерла в изумлении, но на поцелуй все же ответила. Он погладил ее по плечам, по бедрам.

Тильде отстранилась и подняла на него глаза. В них он увидел и желание, и тревогу. Она перевела взгляд на Инге.

– Ты уверен, что это правильно? – спросила Тильде.

Петер коснулся ее волос: «Молчи!» – и жадно поцеловал. Атмосфера накалялась. Не прерывая поцелуя, он расстегнул розовую блузку, обнажив мягкую белую грудь, погладил теплую кожу. Тяжело дыша, она снова его отстранила.

– А как же она? Как же Инге?

Петер обернулся к жене. Она смотрела прямо на них, взор ее был пуст и лишен всякого выражения.

– Тут никого нет, – спокойно произнес он. – Вообще никого, ясно?

Тильде посмотрела ему в глаза, полные сострадания и понимания, любопытства и страсти.

– Хорошо, – кивнула она. – Хорошо.

Он зарылся лицом в ее мягкую голую грудь.

Тихая деревушка Янсборг в сумерках выглядела зловеще. Крестьяне ложатся рано, так что улицы были пусты, а окна в домах темны. Харальду казалось, что он идет по местечку, где произошло что-то страшное, и он единственный, кто ничего об этом не знает.

Свой мотоцикл Харальд оставил у железнодорожной станции. Тот выглядел не так подозрительно, как он опасался, потому что рядом стоял кабриолет «опель-олимпия», работающий на газу, с деревянной конструкцией над задней частью, поддерживающей огромный бак с топливом.

В сгущающейся темноте он шел к школе.

Тогда, спасшись от преследования на Санде, Харальд улегся в свою детскую кровать и проспал до полудня. Потом мать его разбудила, накормила досыта холодной свининой с картофелем, сунула в карман деньги и стала выспрашивать, где он обосновался. Размягченный ее нежностью и нежданной поддержкой отца, Харальд признался, что живет в Кирстенслоте, однако про заброшенную церковь не упомянул. Пусть не переживает, что ее сын ютится в развалинах. Соврал, что гостит в большом доме.

Харальд снова отправился с запада на восток через всю Данию, и теперь, вечером следующего дня, подходил к своей школе.

Он решил проявить отснятую пленку, прежде чем ехать в Копенгаген, чтобы передать ее Арне, который прятался в доме Йенса Токсвига в квартале Нибодер. Требовалось убедиться наверняка, что съемка удалась, кадры четкие. И фотоаппараты, бывает, барахлят, и фотографы ошибаются. Не хотелось, чтобы Арне, рискуя жизнью, повез в Англию пленку, которая может оказаться пустой. Харальд рассчитывал на школьную фотолабораторию, где наверняка имелись все химикаты, необходимые для проявки и закрепления. Тик Даквитц занимал пост секретаря Клуба фотографов, у него и хранился ключ от комнаты.

Харальд не воспользовался главными воротами, по территории соседней фермы прошел наискосок, чтобы проникнуть на школьный двор через конюшню. Было десять вечера. Младшие мальчики уже улеглись спать; те, кто в средних классах, сейчас раздеваются. Только старшеклассники еще на ногах, большинство из них в своих спальных комнатах. Завтра – день выпуска, наверняка все укладывают пожитки, готовятся к отъезду домой.

Шагая между знакомыми зданиями, Харальд заставил себя побороть искушение двигаться перебежками – из тени в тень и пригнувшись. Ведь если идти открыто и уверенно, в глазах случайного наблюдателя он будет выглядеть как обычный старшеклассник, направляющийся в свою комнату. Поразительно, как, оказывается, трудно имитировать поведение, которое всего десять дней назад было для него самым обычным.

По дороге к Красному дому, где обитали Тик и Мадс, не встретилось ни души. Пробраться тайно на верхний этаж не было возможности: столкнись он с кем-то на лестнице, его бы тут же узнали. Но Харальду продолжало везти. Коридор верхнего этажа оказался пуст. Побыстрей миновав комнату старшего по этажу, учителя Моллера, он тихонько отворил дверь в комнату Тика и быстро закрыл за собой.

Тик сидел на крышке своего чемодана и подпрыгивал, пытаясь его закрыть.

– Ты! – ахнул он. – Вот это да!

Харальд уселся рядом на чемодан, и вдвоем им удалось заставить замки защелкнуться.

– Ты домой?

– Если бы! – вздохнул Тик. – Сослали в Орхус. Придется все лето ишачить в отделении семейного банка. Это кара за наш поход в джаз-клуб.