Яков Порохин - Крепость не сдается

Ребята ждали удобного случая, чтобы уйти в партизанский отряд Жиляева. Но побег пришлось отложить — новобранцев перевели в Кустанай. Случайно Миша узнал, что отца его уволили, и он перебрался в деревню Житари. Узнал Миша и о том, что Захар Яковлевич Кормильцев помог однажды отряду Шадымова захватить белогвардейский обоз. Старый Кормильцев подрезал гужи у хомутов. Когда партизанский отряд влетел в Житари, белогвардейцы решили не принимать боя. Лошади взяли с места. Гужи лопнули. Не выдержали и чересседельники. Обоз был захвачен.

…Стемнело. Выйти из казармы не стоило большого труда: офицеры пьянствовали. Миша и Федя заранее запаслись продуктами, набрали патронов. Благополучно вышли по темным проулкам за город. Перед утром свернули к стогу сена, сели отдохнуть. Тихо переговаривались, вспоминали старых друзей.

— Прячемся! — вдруг сказал Федька.

По дороге скакал казачий разъезд. Так и провели остаток ночи и день в стогу сена. Вторая ночь пути… третья… Утром подошли к деревне Боровое. Где-то в этом районе находились партизаны. Навстречу шел, не торопясь, мужчина. Остановился, оглядел парней в белогвардейской форме.

— Далеко ли, служивые?

Сам смотрит внимательно, зорко.

— Из Кустанайского гарнизона, — открыто сказал Михаил. — Идем до командира партизан Жиляева.

Мужчина подозвал паренька в крестьянском полушубке. Увидев солдат в белогвардейской форме, тот оторопел.

— Добеги к Николаю Егоровичу, скажи, что ко мне гости пришли, — и кивнул Кормильцевым: — Идемте.

Ждать пришлось недолго. В штабе Жиляева Кормильцевы сообщили, сколько в Кустанае казачьих войск, какое у них вооружение.

Партизанский отряд готовился к захвату города.

К городу подошли на рассвете. Мишу и Федора вызвал Жиляев.

— Хорошо умеете ориентироваться? — спросил он. — Надо снять часовых у военного арсенала. Сделайте это бесшумно, по сигналу общей атаки. И затем охраняйте его до подхода наших.

В течение трех часов громили партизаны колчаковцев. Белогвардейцы отступили.

На следующий день каратели получили подкрепление и начали наступление на правом фланге.

Жиляевцы отходили. Возле реального училища и Михайловского собора попали под перекрестный огонь из пулеметов и залегли.

— Снять надо этот пулемет, — сказал командир, указав в сторону собора.

— Разрешите мне, — подполз к командиру Миша Кормильцев. — Двух человек в помощь дайте…

Поползли по неглубокой канаве, стараясь выйти из зоны пулеметного огня. Сразила пуля одного партизана. Второй продолжал двигаться за Мишей.

— Ну и сечет, сволота, — услышал Миша его голос. — Даже аллаха не боится.

Миша оглянулся, не то с насмешкой, не то со злостью ответил:

— Ваш аллах и наш бог — кумовья. Так и норовят заставить нас с тобой молиться.

Обогнули церковь, теперь можно привстать. Перед ними двухметровый забор, утыканный сверху толстыми гвоздями. Через секунду Миша уже был на заборе.

— Давай руку! — приказал он товарищу.

Крадучись, прошли возле построек, подобрались к лестнице на каланчу.

— Здесь охраняй, — кивнул Миша партизану. — Как хоть звать-то тебя?

— Марат. А тебя?

— Михаил, — весело подмигнул Кормильцев.

Лестница поскрипывает. Чем выше ползет Кормильцев, тем чаще на него сыплются еще теплые гильзы. Кто же там, наверху?

У пулемета лежал поп в бордовой рясе. Одним прыжком подскочил к нему, рванул от пулемета, толкнул вниз. Взметнулись широкие полы рясы, дикий крик повис в воздухе.

Снизу донеслось дружное партизанское «ура!» Но из окна реального училища ударил пулемет. Упали убитые и раненые. Быстро развернул свой пулемет Михаил и дал длинную очередь по окну. Захлебнулся там пулемет. А из проулка уже выскочили белогвардейцы.

…Белогвардейцы гнали пленных к Троицку. Обессиленных добивали в пути штыками. Тридцать километров одолели к полуночи. А утром в промозглой тишине послышалась команда:

— Каждый десятый выходи!

Михаил Кормильцев оказался в толпе смертников. Молча простился взглядом с Федором.

Полоснули пулеметы, а остальных пленных погнали вперед.

Чудом остался в живых Михаил. Весь день пролежал под трупами. Выполз поздним вечером. Ни зги не видно в ночной степи. Нестерпимо ноет раненая нога. Но идти надо, и Михаил, закусив до крови губы, опираясь на палку, бредет вперед.

Под утро залез в стог сена. Не заметил, как заснул.

Очнулся от женского крика:

— Вылезай! Не то вилами запорю.

Кормильцев раздвинул рукой сено.

— Вылезай, вылезай…

Пришлось подчиниться: вид у женщины очень решительный.

— Ну? — сказал он.

— Не нукай, — ответила она сердито, полезла рукой за пазуху, достала горбушку хлеба. — Ешь, пока сено кладу. Не бойся, не выдам.

И все же он не решался.

— Кто ты такая?

— Казачка, — усмехнулась она. — Да не тяни время, некогда мне.

Подошла, подхватила сильными руками парня, повела к саням. Там укрыла сеном. Ехали молча. Лишь перед самой деревней женщина спросила:

— Кто тебя ранил-то?

— Человек пятьсот расстреляли казаки. Я уцелел, ушел ночью.

— Мой муж тоже погиб. Свои же, казаки, в Троицке расстреляли. Поживешь недельку у меня. Рану подлечим, а там видно будет.

Как-то вечером казачка пришла домой взволнованная. Подала Мише листок бумаги. Это был приказ коменданта Кустаная об усилении репрессии против тех, кто помогает большевикам.

Как только сгустились сумерки, женщина повезла Мишу в село Боровое. К селу подъехали ночью. Казачка грустно сказала:

— Дальше один доберешься. Возьми винтовку, как память о муже.

Осторожно пробираясь безлюдными переулками, Михаил Кормильцев подошел к дому своей тети, сестры отца. Ее муж, богатый, степенный хозяин, недолюбливал бедную родню из шахтерских копей. И все же выхода не было, надо идти к Поташкиным.

Сразу засуетилась, заохала Мария Яковлевна, узнав, что племянник ранен. Но в дверях горницы уже стоял хмурый Поташкин.

— Что, красный вояка, отвоевался? Небось, вспомнил о родне, когда туго стало, — усмехнулся он. — А когда в большевики записывался, нас не спрашивал.

Ночевал Миша в малухе. Там было прохладно, остро пахло прелой соломой и овечьим пометом. Незаметно задремал. И вдруг разом проснулся. Едва брезжил рассвет. В ограде кто-то ходил, тихо переговариваясь.

«Предал!» — мелькнуло в голове Михаила. Превозмогая боль в ноге, быстро вскочил. Осторожно расшатал доску на крыше, выглянул на улицу. Если удастся спуститься в огород, можно будет незаметно пробраться в бор. Миша вылез на крышу и повис над землей. Сильный удар в спину заставил его упасть.

Михаила вывели на станичную площадь.

— Становись! — приказал атаман, подводя Михаила к кирпичной стене каланчи. — Богу помолись.