Константин Рогов - Годы

Мёрзлые тоненькие веточки сделали несколько дырочек в крыле У-2, похожих на пулевые отверстия.

— Не говорите начальству, пожалуйста, что мы задели за дерево. Ну и что залетели к Лозовой. Ладно? — попросил Зыков.

— Ишь ты. Впрочем, если больше не проштрафишься.

Вот так закончился мой первый полёт на самолёте. И запомнился он мне на всю жизнь. Потому что это вам не ТУ или ИЛ, в которых ничего не видно, даже если сидишь у иллюминатора. На У-2 летишь и чувствуешь себя как на мотоцикле. Потому что кабина открыта, летит низко и медленно, в любой момент можно повернуть и снизиться. На У-2 ощущаешь полёт, полёт птицы, чего нет и в помине на современных реактивных самолётах.

При поездках на автомашинах тоже не обходилось без приключений. Как-то раз в начале февраля, поздно вечером, вызвал меня генерал Анисов. Я смотрел кинокартину и такой срочный вызов меня обеспокоил. Но ничего особенного не случилось. Генерал приказал мне к трём часам утра доставить пакет серии «К» (лично командиру) в 351-ю дивизию. А оттуда захватить боевые документы, которые мне вручат там.

Мне хорошо было известно, где стояла закреплённая за мной автомашина ГАЗ-АА. Но вот шофёра там не было на месте. Можно было доложить о случившимся полковнику Сидорову, но мне не хотелось этого делать. Были у нас быстрые на расправу начальники. И поехал я один, попросив перед этим кого-то из шоферов проверить готовность машины.

Это было рискованно и неблагоразумно. Ночь, зима, да и дорога незнакомая, но я поехал. К западу, совсем недалеко от Барвенково, у железной дороги стояло село, а перед ним текла речушка, в русле которой образовалась наледь. Там много таких речек… Проезжавшие автомашины разбивали корочку льда, вода с колёс стекала на землю как раз на подъёме сразу за речушкой. И подъём заледенел.

Был второй час, стояла тихая и морозная ночь, на небе ярко горели звёзды. И хотя я ехал с выключенными фарами, дорога была хорошо видна, и настроение у меня было, как говорится, бодрое. Речку я переезжал на второй скорости и почти преодолел подъём. Помешало то, что колёса забуксовали, и машина тихо сползла вниз. Попытался выбраться с разгона, но как ни старался, ничего не получалось.

Вдоль дороги была насыпана солома. Видно и другие водители бедствовали здесь. Я набросал собранную солому в колею, но выбраться наверх опять не получилось. Вот если бы кто-нибудь чуть-чуть подтолкнул. Да не кому было. А если самому подтолкнуть? Оставить включённой скорость с работающим двигателем, а самому слезть и подтолкнуть? Вылез я, упёрся в кузов. Пошла! Да только недалеко. Ладно, буксуй, а я соломы подброшу. И подбросил. Но чёртов двигатель заглох. В конце концов выбрался я.

А что должен сделать хороший водитель после напряжённой работы машины? Остановиться и осмотреть автомобиль, проверить баллоны. Так я и сделал. Да только потом не смог сдвинуться с места ни на передней, ни на задней скорости.

— Почти час затратил на то, чтобы взять этот проклятый подъём, и на тебе! Пожалел этого паршивца шофёра на свою голову. Боже пошли какую-нибудь автомашину, что тебе стоит?!

Пожалел меня бог. Минут двадцать испытывал моё терпение, но автомашину послал.

— Сажают всяких за руль, — ворчал водитель подъехавшего Зиса. — Тормозные ленты примёрзли к барабанам. Зачем стоял, надо было сразу ехать.

— Что теперь делать?

— Как что? Греть надо!

— А как это греть?

— И этого не знаешь. Налей в банку бензину, поставь под барабан и зажги.

Я нашёл в кузове банку и брезентовое ведро.

— Только одна банка. Второй нету.

— Вторую я дам.

До срока доставки пакета оставалось около часа, пришлось поторапливаться, но на незнакомой дороге была опасность потерять ориентировку, хотя я хорошо изучил карту и запомнил ориентиры. Но, когда повернул к штабу 351-й стрелковой дивизии, я повеселел и потерял бдительность. Потому что ехал по прямой и ровной дороге, припорошенной снегом, вдоль села, где можно выжимать на всю «железку», не притормаживая перед небольшими сугробами. А кругом какое-то неприятное безлюдье.

И проскочил нужный поворот к штабу. И проскочил передний край обороны…

В те времена наши войска ещё не рыли сплошных траншей. Да и оборона на правом фланге 57-й армии была жидковата. Как говориться, окоп от окопа за версту.

Вот так я проскочил передний край, не заметив этой, вытянутой в ниточку, обороны и влетел… на минное поле! Сапёры, охранявшие минное поле никак не предполагали, что найдётся столь беспечный человек! Остановился я потому, что на минном поле был снег глубиной 20–30 сантиметров, и дорога сравнялась с окружающей местностью. Да ещё показалось мне, что слева мелькнула бегущая фигура человека. В общем, что-то не понравилось мне там.

Сдал я назад и поравнялся с красноармейцами. Их было двое.

— Ты ослеп или пьяный? Посмотри, здесь уже больше месяца никто не ездил и не ходил. Посмотри, посмотри на дорогу!

— Не ослеп я, и не пьяный. Очень торопился. На всей дороге от поворота ни следочка, ни знака.

— Это, конечно, правильно. Надо бы чем-то перегородить дорогу.

— Вот, вот, — перебил я его. — А вашему начальству не пришло в голову поставить хоть какое-нибудь ограждение. Да и вы в землянке греетесь.

— Что ни говори, а родился ты в счастливой рубашке. Я так и обмер, когда въехал ты на минное поле.

Как это я не взорвался. Выходит я не задел ни одну из мин. Или лёгок был мой газик?

В штабе дивизии я выразил «неудовольствие» дивизионному инженеру и услышал неожиданное:

— Надо срочно переставлять мины. Их занесло снегом, и они не срабатывают.

В первой половине февраля командование армией решило провести частную наступательную операцию с целью перерезать рокадную шоссейную дорогу, используемую противником, и весьма интенсивно, для подвоза и для маневра живой силой и техникой. Ставилась и попутная задача улучшить позиции наших войск на этом участке. Операция проводилась силами 1-го кавалерийского корпуса в районе хутора Осадчий.

Я был направлен в 1-й кавкорпус в качестве представителя Военного Совета Армии. И получил соответствующую «бумагу», подписанную Командующим генерал-лейтенантом Подлас и Членом Военного Совета армии. Эта бумага вызывала уважение, не в пример командировочного удостоверения штаба.

Кстати, вы заметили, что меня посылали только к кавалеристам? Вроде специалиста по кавалерии. А я пехотинец. Но! В академии нас учили управлению кавалерийскими частями и соединениями почти в такой же степени, как и общевойсковыми. Кроме меня, в штабе армии был ещё один фрунзенец (закончивший военную академию Имени Фрунзе), работавший в штабе бронетанковых и механизированных войск армии. А вот «природных» кавалеристов не было.