Лев Шейнин - Конец «Графа Монтекриста»

Галя была тогда смуглой, курносой, норовистой девчонкой, всегда окруженной мальчишками, вместе с которыми она лихо лазила по деревьям, забиралась в чужие сады и уезжала далеко по реке на рыбалку. Мальчишки ценили в ней смелость, (выносливость, озорство, а главное — то, что она не имела обыкновения, как другие девчонки, ябедничать и хныкать по всякому поводу.

Так прошло несколько лет. И однажды случилось нечто внезапное и совершенно неожиданное. Мишкин, которого звали тогда попросту Петькой, встретил Галю на улице и только то обыкновению хотел было схватить ее за вихор, как вдруг почувствовал, что сердце у него нежно и мучительно заныло. Перед ним стояла стройная, смуглая, красивая — да, именно красивая-девушка, а вовсе не прежняя Галка, которая была совсем, как мальчишка. Она, вероятно, тоже почувствовала, что с ее однокашником и приятелем произошло что-то странное, чего раньше никогда не было. Это что-то имело некое прямое и загадочное отношение к ней, к ее пятнадцати — годам, к ее новому яркому платью, к первой прическе, которую шутя сделала ей сегодня старшая сестра.

— Здравствуй…те, Петя, — произнесла она тихо, и лицо ее вспыхнуло румянцем.

— Здравствуй, — ответил почему-то басом Мишкин и, подумав, протянул ей руку.

После этого они по-прежнему часто бывали вместе, но отношения их совершенно переменились. Оба смущались, когда им случалось встретиться глазами, или в разгаре игры, или на прогулке коснуться друг друга. Оба тосковали, если хотя бы два дня проходило без этих встреч и игр.

Прошло несколько месяцев. И однажды зимой Мишкин (он никогда по забудет этого дня) предложил Гале пойти на лыжную прогулку. Оба они отлично владели лыжами и прежде не раз ходили на такие прогулки, но почему-то теперь, когда Галя услышала его предложение, она покраснела и тихо прошептала только одно слово: «Хорошо».

Через час они уже были на высокой Зеленой горе, возвышавшейся над озером, недалеко от города.

Стоя вдвоем на самой ее вершине, они долго смотрели вниз, на широко расстилавшееся перед ними молчаливое, покрытое снегом озеро, на фиолетовую дымку его далеких берегов, на снежную целину, которая искрилась в лучах морозного солнца. Никогда еще мир не казался им таким огромным и таким радостным.

— Ну что, рванем вниз? — спросил наконец Петя.

— Давай, только я вперед, — ответила она.

Проверив крепления, Галя подошла к краю ската, представлявшего собой чуть ли не отвесный обрыв. Она заглянула туда, куда ей сейчас предстояло ринуться, и в первый раз почувствовала головокружение. Покраснев от мысли, что Петька заметит ее неуверенность и еще подумает, что она струсила, Галя, вскрикнув, оттолкнулась и полетела вниз. Но в поспешности не рассчитав толчка, она на середине пролета не удержалась и с разбегу упала на бок. Прямо на нее мчался сверху Петька. Еще мгновение — и своими лыжами он (разрезал бы ей лицо. Но в последнее мгновение страшным напряжением мускулов он заставил лыжи вырваться из глубокой лыжни и, раздвинув их накрест, затормозил свой стремительный бег. Присев, он с тревогою наклонился ко все еще лежащей испуганной Гале. Глаза девочки были закрыты, но, почувствовав его близость, она открыла их медленно и широко. И мальчик прочел в них такое выражение нежности, ласки и благодарности, что неожиданно для самого себя поцеловал ее в губы. Опустив веки, она ответила на его поцелуй.

Это был первый поцелуй в жизни обоих.

На другой день, когда Петька пришел к Гале в дом, мать ее сказала, что Галя сейчас очень занята и выйти к нему не может. Самолюбивый Петька дал себе клятву больше с ней «не гулять». И в самом деле, встретив ее на улице, он издали поздоровался с ней с подчеркнутым равнодушием. Она вспыхнула и при следующей встрече вообще не ответила ему на приветствие. Пути их разошлись.

Галя продолжала учиться в школе и работать в комсомоле. Петька бросил учебу и начал озорничать. Через год ею в первый раз судили за уличную драку.

Так прошло еще четыре года. Галя по окончании десятилетки осталась на комсомольской работе в горкоме. Мишкин наводил страх на гормилицию и время от времени устраивал шумные драки и дебоши. Галю за все это время он несколько раз встречал на улице, но никогда с нею не здоровался и однажды, встретив ее, зачем-то даже притворился пьяным и начал горланить какую-то частушку.

И никто не знал, что все эти годы, у себя дома или отбывая очередное наказание в тюрьме, гроза города «граф Монтекрист» с горечью и нежностью вспоминал об удивительном морозном дне, о снежном озере, о фиолетовой дымке его берега, о теплых и «покорных губах своей первой любимой.

Оставшийся в Энске Трубников был осужден за растление малолетних. Отец Трубникова был в свое время расстрелян за участие в белой банде, которая оперировала в этом районе в 1919 году.

Трубников был невысокого роста, рыхлый человек с узенькими, бегающим 1» глазками и толстыми, всегда влажными губами, которые он имел обыкновение часто вытирать тыльной стороной руки. Его оплывшее бабье лицо всегда имело сонный вид, и лишь маслянистые, неустанно шныряющие глаза свидетельствовали о том, что в этом ленивом теле непрерывно тлеет нечистое, воровское, требовательное желание.

Трубников незаметно улизнул от других заключенных как раз в ту минуту, когда они набросились на фельдфебеля, убившего девочку. Сначала он тайком пробрался за угол, а потом бросился бежать со всех ног.

На перекрестке Трубникова задержал немецкий патруль, и он был доставлен в комендатуру. Утром его вызвали на допрос. Допрашивали два офицера, один из которых говорил по-русски.

Трубников поспешил отрекомендоваться и объяснил, что отец его был расстрелян за борьбу против советской власти и что сам он также отбывал тюремное заключение по приговору суда. Он хотел было обойти молчанием преступление, за которое его осудили, но среди документов, найденных у него при обыске в момент задержания, оказалась копии судебного приговора Ознакомившись с нею, офицер, говоривший по-русски, засмеялся и что-то сказал другому офицеру. Они пошептались между собой, а затем офицер прямо сказал Трубникову.

— Вот что, господин Трубников. Нам нужен верный человек, на которого германские власти могли бы положиться. Судя по первому впечатлению, вы — подходящий для нас человек. Нам нужен бургомистр, городской голова — одним словом, хозяин юрода. Если вы готовы честно работать с немецкими властями, с военным командованием, то, как говорят п России, — в добрый час! Вы меня понимаете?

— Понимаю, господин офицер, запинаясь, ответил Трубников, искренне удивленный сделанным ему предложением. — Душевно благодарю за честь. Вот только насчет образования: я всего шесть классов окончил. Дальше не пришлось, дознались про моего папашу.