Дмитрий Бабкин - Афганистон

Одиночным сфотографировал. Пуля вошла армянину в плечо и потом в ногу нашему парню. Армянину сквозная, пустяк, а нашему парню разворотило всю ногу. Не стало ноги.

Жалко парня.

Парень из нашего взвода, из молодых. Унесли на носилках, он метался в бреду.

Жалко парня.

Дубин посмотрел в ствол своего ПКТ, и решил, что нормально. Пора чистить пушку. Тут прожужжало совсем рядом.

Блин, так это ж пули свистят!

Дубин как был, свалился на землю. Ударился больно.

Это ж меня снайпер из Бура.

Во, блин, расслабился.

Пишу тебе, что жив-здоров, а больше, в принципе, и нечего писать. Все по старому, и нового ничего не намечается. Пишу, что стараюсь писать побольше, но из этого ровным счетом ничего не получается. Ну что тут попишешь, если буквально все повторяется изо дня в день. Ну, разве что, то, что пришла пора сбора урожая, и мы в полный рост едим молодую картошку, яблоки, груши, скоро пойдет виноград, и проч., проч., проч. Так, что накушаемся вволю.

Найденное в сумерках укрытие оказалось пересохшим арыком, по дну которого струился слабенький ручеёк. Скоро вся одежда набухла от утренней росы, стало совсем холодно и совсем неуютно. Дубин с Мазыкиным, посланные в охранение, лежали на опушке рощи, в которой скрывалась рота перед тем, как по команде замкомбата войти в кишлак Алози, намеченный для прочески.

Из расположения вышли часа четыре назад, глубокой ночью, в пешем строю. Три роты, двигались двумя колоннами по одному человеку вдоль обеих обочин дороги. По ходу к ним присоединились местные ХАДовцы в полном составе — примерно двадцать пять молодых парней в штатском, вооруженные китайскими АКМами. Чтобы сохранить секретность и порядок, царандой на этот раз привлечён не был. Вдоль дороги были разбросаны немногочисленные дома, где-то жили, где-то окна спозаранку уже светились слабым, умиротворяющим светом… Прошли километров десять, свернули влево от дороги, после чего роты разделились, чтобы войти в селения с трех сторон. Лето подходило к концу, в провинции полным ходом шла уборка урожая и духи, большей частью бывшие местными крестьянами, возвратились на время по домам. Операция на самом деле носила характер большой облавы на мужчин в кишлаках Алози, Насар и Кулангар.

Пока все занимали исходные позиции, прошло более часа. Уже совсем рассвело, когда из рощи послышались истошные крики. «Рафик! Рафик!!!», — кто-то по афгански объяснял, что он друг, и просил не убивать. Казалось, что одинокий, с тоской и ужасом, голос в мертвой тишине разносится по всей Земле. В опустившемся утреннем тумане, с этим воплем, заполнившим пространство, реальность вдруг потеряла свои черты. Дубин с Мазыкиным переглянулись в полном недоумении и страхе. Тут раздался другой крик, крик отвращения и ужаса. На этот раз голос принадлежал замполиту роты. Два коротких выстрела прекратили шум, но тайна нашего прихода была уже раскрыта. Справа пошла какая-то цепь, Дубин на всякий случай прицелился, но разглядел, что это были свои. В роще тоже зашевелились. Группы стали веером выдвигаться вперед. Они нашли свою, и бегом догнали ее у первого дувала.

Отовсюду неспешно нарастал шум стрельбы. За стенами, по канавам и арыкам батальон втягивался в кишлак. Дома стояли довольно редко, приходилось часто преодолевать открытые участки, простреливаемые насквозь. Хотя ответный огонь нельзя было назвать интенсивным, но то, что он велся буквально отовсюду, заставляло двигаться медленно и осторожно, где-то ползком, в основном мелкими перебежками пригнувшись. Группы действовали попарно: одна врывалась в дувал, в то время как другая блокировала все подходы к нему. Практически везде было пусто, лишь в редких домах заставали женщин и детей. Проверив помещения, солдаты занимали временную оборону на верхних этажах и на крышах до подхода шедших сзади отрядов. Подоспевшие группы двигались дальше вперед, где повторяли те же действия. Так, медленно и основательно, без потерь прошли весь кишлак. Кое-где, в арыках и под стенами, остались лежать несколько убитых духов. Дубин наткнулся на одного, он плавал в канале вверх спиной.

Прошли первый кишлак. Дальше, за большим полем, располагался второй. Здесь было налажено уже более серьезное сопротивление. Выбежав на чистое место Дубин, Мазыкин и еще один солдат их третьего взвода — Левин, попали под несколько очередей сразу, и, увидев широкую яму под деревом, отползли туда. Некоторое время пули еще посекли ветки над головами, но потом оставили их в покое — отвлеклись на другие цели. Скоро подошла вся группа, перебежав вперед, залегли за небольшим пригорком. Командир взвода Калинин уже собирался рвануть дальше вперед, но, заметив трех своих солдат, лежавших отдельно, остановился, и знаками показал, чтоб прикрыли. Высунувшись из укрытия, они быстро закивали, и дали несколько очередей поверх голов, тогда остальные друг за другом быстро побежали вперед. Дубин оглядел местность. Куда стрелять, было решительно непонятно. Подняв поначалу автомат, он поводил дулом по кругу, и опустил его обратно. Привыкнув воевать оператором на машине, он не до конца врубался в происходящее сейчас. Остальные, выпустив лениво по одному магазину в ту сторону, куда ушла группа, и, перезарядив автоматы, тоже успокоились, опустились ниже, заполнили опустевшие магазины, и дальше, уже с безразличием, наблюдали происходящее вокруг. Не договариваясь, они решили переждать некоторое время здесь, пока проход станет безопасней, тем более что приказ прикрывать формально позволял им задержаться. Периодически над головой пролетали пули, постепенно все более ленивые, на излете — враг отступал.

Пролежали так они минут пятнадцать, Мазыкин даже задремал, когда в обратном направлении, немного левее, по рисовому полю, притопленному водой, показались четыре человека с замполитом во главе. Они выносили раненного. В плащ-палатке, без сознания, абсолютно бледный, лежал Володько, маленького роста украинец из второго взвода. Замполит, весь красный, с глазами на выкате, почему-то босой (как потом выяснилось, кроссовки слетели с него по дороге), бежал впереди и орал во всю глотку, чтобы их прикрывали.

То, что он сам, командир группы, понес раненного в тыл, было по меньшей мере необычно. Офицер должен был оставаться со своими людьми на войне в любой ситуации, он же, оставив группу на сержанта, уходил в тыл, командуя выносом пострадавшего с поля боя. Процессия быстро скрылась из виду, а Дубин вспомнил про утренние крики:

— Андрей, а что там было, кто орал? — спросил он Левина.

— Да, поймали какого-то велосипедиста, говорил, что он то ли доктор, то ли ветеринар. Капитан Костенко приказал его кончить потиху, ну, а его недорезали, он и давай орать, бросился бежать, и наскочил на Давыдова. А Давыдов напужался, что ли, и завопил благим матом. Тогда уже Боровский духа дострелил. Лажа, в общем, вышла…